j010 Дело о канцтоварах

 

    Говорят, что когда умирает старый добрый волшебник, это всегда грустно. Мир меняется безвозвратно, и через некоторое время становится совершенно иным. Лучше или хуже — будет ясно нескоро, но чтобы наша память нас не подводила, из поколения в поколения хранится традиция сразу после похорон выбирать какой-либо предмет из его личных вещей, чтобы хоть по частицам, но сохранить знание о накопленном годами опыте.

    Дикий, нелепый обычай, думал я по этому поводу, пока судьба не привела нас с моей сестрой, Дженной, к первому делу, о котором я и хочу сейчас рассказать.

   

 

    Мы принадлежим к древнему роду, в котором волшебниками были почти все. Кто не был — тоже особенно от жизни не страдал, семейных богатств и природного ума обычно хватало на то, чтобы сохранить и приумножить состояние. К моменту моего появления на свет родители были обеспокоены только одни вопросом: как объяснить детям, что ни их врожденные магические способности, ни счет в банке сами по себе не смогут обеспечить спокойную интересную жизнь среди простых людей. Не утратить радости от приятных мелочей, не свернуть на скользкую дорожку, не прослыть шарлатаном, не вызвать зависти, не сложить безвольно руки и не нажить неприятностей — вот истинные науки, которым нам пришлось обучаться с детства, продираясь через бесконечные уроки в специализированной школе и изнемогая от усталости на дополнительных занятиях с лучшими тренерами.

    Потому, едва достигнув совершеннолетия, мы оба — сначала я, а двумя годами позже и сестра, независимо друг от друга приняли одно и то же решение: сердечно поблагодарив ближайших родственников за заботу и потраченные силы, мы покинули родовое поместье и погрузились в самостоятельную жизнь. Я отправился на континент проходить службу в армии, а Дженна, сдав вступительные экзамены на общих основаниях, — на учебу в обычный колледж. Наш выбор был признан достойным, и могу без стеснения сказать, что с тех пор и до сегодняшнего дня наша семья могла быть за нас спокойна.

    Мы избежали болезней самовлюбленности и заблуждений в избранности, мы не злоупотребляли силой и возможностями, мы честно получили в полиции и мэрии все свои сертификаты и лицензии и смогли влиться в общество.

    Не скрою, мне повезло: подразделение, где довелось отслужить три года, состояло только из волшебников, и мне не пришлось ничего объяснять. Более того, суровая жизнь, физический труд, надежные товарищи и хорошо продуманные задания научили разбираться в своих силах и опасаться своих возможностей. По возвращении я для себя смог выделить два жизненных принципа. Во-первых, я принадлежал, к сожалению, к типу махровых волшебников-лентяев, которые всегда пользовались, пользуются и будут пользоваться теми благами, что предоставляют наши способности. А во-вторых, ряды великих политиков, правителей и предводителей навсегда сомкнутся без меня. На границе полигона в пустыне и горной гряды наш командир всего один раз продемонстрировал самонадеянным юнцам, что может сделать волшебник, если приложит свои силы куда надо. После этого мы поняли, почему набор новобранцев в наш род войск проводится раз в десять лет и отчего площадь безжизненных пространств неукоснительно увеличивается.

    Таким образом, вернувшись домой, я знал, как именно мне дальше жить и чем заниматься точно не стоит.

    Дженна всегда соображала чуть быстрее и за проведенный в студенческом городке год выстроила себе не менее четкий коридор: затраты на комфортную и уютную жизнь без магии гораздо ниже, а репутация волшебников настолько испорчена глупыми слухами, суевериями и заблуждениями, что лучше бы свои отличия от обычных людей не афишировать, а потихоньку сливаться с обществом, не забывая, впрочем, о своих корнях.

    Мы не виделись с ней больше трех лет, а встретиться довелось только на похоронах сэра Твомбла, одного из величайших волшебников, известных в истории, популярного общественного деятеля и просто очень хорошего человека.

    Чувство потери сковывало присутствующих, и хотя ни я, ни Дженна не были близко с ним знакомы, мы вместе со всеми скорбели о закате звезды, одинаково ярко горящей и для людей, и для волшебников.

    Играть в сорок и таскать сувениры мы не хотели, но вдова сэра Твомбла не оставила нам выбора, обратившись к присутствующим с просьбой обязательно посетить его кабинет и отдать дань традиции, которую сам покойный уважал и всегда соблюдал.

    Мы пропустили вперед его родных и близких, пропустили нашу элиту и представителей прессы, настоятельно убедили экономку и горничную в их равных со всеми правах и лишь потом, переглянувшись и вздохнув, заглянули в обитель волшебника.

    Темные книжные шкафы грустно скрипели распахнутыми дверцами — учебники и словари покинули их первыми, да и развлекательная литература тоже оказалась соблазнительной.

    Голые доски не скрипели, но гудели, словно стыдясь своего обнажения. Ковры и напольные шкуры не хотели покидать привычных мест, нитки и тесемки, которыми они были закреплены, до сих пор цеплялись за сиротливые шляпки торчащих гвоздей.

    — Единственное, что нам по силам унести, это вон то пресс-папье.

    Дженна пожала плечами и показала на массивный предмет, занимающий почти половину рабочего стола. Сделанный в виде скалы с водопадом, он выглядел ободранным, видимо, из-за изъятых деталей. Вся мелочь, которая должна была в нем храниться, уже была утащена, осталась только подставка, якобы бронзовая сверху и с приклеенным снизу куском клетчатой ткани.

    — Я не дотащу, а Дику, наверное, по силам, — сказала Дженна, и я согласился.

    Если для оказания уважения надо взять бесполезного монстра — то сделать это мне было нетрудно, и я с готовностью ухватил основу письменного прибора.

    Леди Твомбл оглядела комнату в поисках сувенира для Дженны и нахмурилась, будто что-то припоминая.

    — У Эла была привычка терять чернильницы... Наверняка, где-то должна была остаться парочка запасных.

    Пожилая леди попыталась присесть, но Дженна опередила ее, плюхнувшись на четвереньки и заглядывая под стол и шкафы:

    — Да-да, вы правы, сюда что-то закатилось, — пробормотала она, вытаскивая пыльную емкость в виде свернувшегося дракона. — Я могу это взять?

    — Разумеется, дорогая, — подтвердила леди Твомбл и невольно облокотилась на шкаф, поддаваясь наконец утомлению и нервному напряжению.

    

 

    ***

 

    Дженна вернулась в студенческий городок, а я — в родительский дом. Просмотр прессы и расспросы окружающих, как я надеялся, должны были направить меня на путь, которым хотелось бы следовать. Отец видел меня в спорте и бизнесе, мать — в искусстве и благотворительности. Опыт службы также не пропал даром — предложения приложить свои силы там, где требуется боевая магия, поступили сразу с нескольких сторон.

    Но я не успел ни принять, ни отклонить их.

    Поздним вечером, когда в нашем доме почти не осталось бодрствующих лиц, нас посетили те, кто всегда приходит неожиданно и напускает на себя завесу таинственности. На автомобиле с нечитаемыми номерами, по дорогам, на которые ночью лучше не соваться, меня привезли в серое здание с тускло освещенными помещениями и вежливо предложили тот самый набор удовольствий — чай, сахар, табак, партию в шахматы — от которого у любого человека, будь он обычным жителем, незаурядным волшебником или коварным шпионом, немедленно стынет в жилах кровь.

    — Не волнуйтесь, — вкрадчиво сказал некто, чье лицо находилось в тени, — мы хотим попросить вас с сестрой о помощи.

    — Дженна здесь?

    Вопрос мой был лишним, стук ее каблучков, разносящийся по коридору, не мог принадлежать больше никому другому: четкий размеренный шаг, металлические набойки, сплошное легкомыслие.

    — Не надо меня поддерживать, я прекрасно вижу и порог и ступеньки, — сообщила она, врываясь в центр комнаты. Глаза мои уже немного привыкли к полумраку, и я смог заметить, что чувствует она себя прекрасно, но сердится.

    — Присаживайтесь, милая леди, — сказал тот, кто сидел в тени, и встал, чтобы я мог наконец разглядеть его.

    — Мистер Гроув, глава департамента по контролю за людьми с аномальными способностями, — улыбнулась ему Дженна. — Мучаетесь бессонницей?

    — Заботы о мире и спокойствии не дают мне спокойно заснуть, — подтвердил мистер Гроув с каменным лицом. — Не желаете чаю?

    — Желала. Даже успела налить на дно чашки молоко, но ваши помощники были столь убедительны, что мне пришлось вернуть чайные принадлежности в кухонный блок.

    Гроув встал перед нами, в его ладонях была зажата полупустая фарфоровая чашка. Он крутил ее, рискуя расплескать остатки.

    — У нас не так много времени, чтобы тратить его на препирательства, — глухо сказал он. — Я знаю, что вы — неплохие ребята и сможете утаить сегодняшнюю беседу.

    Дженна вздернула нос и фыркнула. Я кивнул.

    — Возможно, сэр Твомбл был убит или покончил с собой. Нам нужна ваша помощь.

    Мы промолчали. Одновременно сели в свободные кресла и взяли по чашке чая. Я, щелкнув пальцами, присоединил к угощению сэндвич с индейкой, Дженна попросила принести ей молоко и сахар. Сама она колдовать уже давно отказывалась демонстративно.

    — Такие волшебники не погибают насильственной смертью, — сказал я.

    — Они вообще не погибают, — добавила Дженна.

    — Это общеизвестно, — подтвердил Гроув. — Как и то, что с подобными возможностями и опытом можно прожить на двести лет дольше.

    — Но сэру Твомблу уже и так перевалило за несколько сотен... — сказал я, считая, что хорошему волшебнику и тысячи лет мало,

    — Поэтому в официальной версии и указаны естественные причины. Но мы все равно были обязаны проверить.

    — И что-то нашли?

    — Конечно, нет. — Гроув полуприкрыл глаза и заговорил быстрее. — Если вы когда-либо интересовались расследованиями, связанными с волшебниками, то можете знать, что почти любое преступление, совершенное с помощью магии, недоказуемо. Нет ни средств, ни методов, которые могли бы подтвердить вмешательство. Нельзя обнаружить следы, нельзя восстановить ход событий, нельзя пройтись по цепочке ни от одной зацепки — все уничтожается начисто.

    — У вас благодарная работа, — сказала Дженна и тихо добавила: — Мне жаль сэра Твомбл. Я много читала о его хороших делах... Вряд ли у него было много врагов.

    — Да он стоял, как кость в горле, почти у всех, кто занимался финансами или нечеловеколюбивыми задачами. Любой министр портфель бы отдал за то, чтобы никогда не встречать его утром в коридоре перед принятием законопроекта. Есть еще и черная зависть, и мстительность... Мы проверили разные версии — мотивов много, улик — ни одной.

    — Но что тогда можем сделать мы? — спросил я, уже понимая, что эту иголку в подушке нам предложат поискать без магнита.

    — Сделать? Вряд ли вы сможете что-то сделать, но понаблюдать... Оба вы на какое-то время выпадали из рутины жизни волшебников, у вас нет близких друзей и безоговорочного доверия к кому-либо, поэтому есть вероятность, что ваш свежий взгляд поможет заметить пропущенное.

    — Вы же нам не все сказали, да? — Дженна говорила тихо и задумчиво. — О возможности самоубийства...

    Гроув ушел в темный угол и принес оттуда несколько листов бумаги.

    — Сэр Твомбл был найден мертвым у себя в кабинете, сидящим за письменным столом. Перед ним был лист с одним единственным словом: «Совесть».

    Он показал нам бумагу. Каллиграфический почерк, завитушки и загогульки, наклон под семьдесят пять градусов, утолщение каждой вертикальной линии книзу, а каждой поперечной — к правому концу. Все, что я мог бы сказать об обладателе почерка, так это то,  что он не привык торопиться, сомневаться, психовать и менять решения.

    — Он был чертовки аккуратен, — буркнула Дженна.

    — Эту записку изучали лучшие волшебные психологи, консультируясь с надежными графологами, пусть и не имеющими способностей, но обладающими хорошей репутацией. Они пришли к мнению, что сэр Твомбл никак не мог покончить жизнь самоубийством, мучаясь угрызениями совести.

    Мы ждали продолжения, но Гроув только развел руками и отдал нам еще по одному листу.

    — Это все, друзья мои. Все, что мы знаем точно. Писал он это добровольно или под прицелом, был он один или принимал гостя, оставил ли эту надпись нам как письмо, расписывал ли перо, думая о чем-то своем — мы установить не можем. Мы приготовили для вас списки... Это те предметы, что волшебники унесли из его кабинета на память. Возможно, такие сведения вам пригодятся.

    — Да-да, я как раз об этом подумала, — согласилась Дженна, тыча пальцем в предпоследнюю строчку, — разумеется, мы начнем с проверки факта, что Дик унес папье-маше...

    — Пресс-папье, — поправил ее Гроув.

    — Ага, — Дженна прищурилась, — вам это тоже показалось подозрительным? Вот и я думаю, зачем взял папье-маше, если писать лень... Он из армии маме ни одной строчки не нашкрябал.

    — Ваш брат взял старое и громоздкое пресс-папье из вежливости и чувства долга, — терпеливо пояснил Гроув. — Но в списке есть и более ценные вещи. Возможно, все было затеяно как раз ради этого.

    — Но я согласен с Дженной... — решив встрять в разговор, я потряс списком с тем же недоумением, что и сестра. — Первый пункт — Алистер Твомбл, Джей Джей Уилфред, в скобках сеттер запятая двенадцать эл. Сын сэра Твомбла забрал себе его старого пса. Чудовищная корысть. Или вот, пункт пять, Виктор Омега из клана рукокрылых, перо номер один запятая единица шт. Вампир из мелкой группировки взял себе перо. Кровью расписываться, что ли?

    — Ничего веселого, — кисло усмехнулся Гроув. — Алистер с отцом в последнее время не ладили, это не для общественности сведения, конечно, но мы-то знали, что сэр Твомбл не доверяет ему. Почему сын, который мог выбирать любое из сокровищ, не взял хотя бы то же перо? Эта вещь могла принести ему и успех, и толику так сильно недостающего ему ума... Перо номер один — это то самое, которым написана «Совесть», оно насквозь пропитано магией старого волшебника... Как и губчатая подушечка-промокашка, которой он постоянно касался, как ластик, как линейка, ваза с апельсинами, пакет карамелек, глобус, телефон... Если мы начнем спрашивать у этих людей что-то, сразу поползут слухи. Вам проще догадаться, для чего все это может понадобиться. И вопросы вы спокойно будете задавать, скажете, что вот ей понадобился материал для курсовой по социологии, а брат, мающийся от безделья, решил ей помочь.

    Я хотел было издевательски поклониться шутнику, но паясничать не стал, что-то нахальное и ненаказуемое крылось в таком подходе. Он был прав — два избалованных бездельника вроде нас с Дженной вряд ли вызовут чьи-то подозрения.

    — Это займет уйму времени, — заявила вдруг Дженна. — А у меня настоящая учеба и настоящие курсовые, а еще расчётка, а еще обязательное посещение лаборатории, и строгий учет, и диспансеризация, и завтра библиотечный день...

    Я знал этот тон еще с раннего детства. «Я не могу помыть чашки, мне надо доделать примеры...» «Я бы помогла прополоть грядку с салатом, но мне надо пришить пуговицы к жилету брата», «Дик, сделай за меня математику, а я за тебя отработаю в огороде...» Сто тысяч разных дел совершаются без помощи магии, а она в это время крутится перед зеркалом в новых лакированных туфлях.

    — Так ваша учеба не должна страдать! Напротив, вы должны вести обычный образ жизни. Завтра пойдете в свою библиотеку...

    — И заодно решу ваши проблемы, — закончила за него Дженна. — Ладно уж... Попробую порыться в подшивках и подумать.

    — А я закажу себе материалы про совесть, — сказал я. — Помню только что-то о реализации нравственного самоконтроля...

    — И по Фрейду еще посмотрите, — добавил Гроув. — У него тоже любопытно написано про внутреннее восприятие недопустимости определенных желаний...

    В этот момент на душе у меня стало тяжко и муторно.

    

 

    ***

 

    На следующий день я появился в комнате Дженны ровно в девять часов утра. Пресс-папье, как мы с ней и договорились, я захватил с собой. Из-за этой штуки под мышкой я не мог воспользоваться столь любимым мной узким и изящным коридором «рукав» и проложил «ворот-раструб».

    Комнатка в студенческом корпусе не была подготовлена для приема посетителей, передвигающихся подобным способом, поэтому, чтобы удержаться на ногах среди горы туфелек с тонкими ремешками, вороха тряпок и упаковок чая-кофе, мне пришлось перехватить свой груз поудобнее.

    — Нас в казарме за такой бардак... — начал было я, но Дженна, гневно сверкнув глазами, перебила.

    — Сюда положено входить, а не вваливаться торнадообразующим циклоном, — рявкнула она, быстро распихивая вещи по ящикам, полкам и коробкам. Хорошо, что сейчас соседки нет, мне бы потом долго пришлось просить прощения.

    — Вчера ты сказала, что твоя соседка будет на занятиях и здесь можно спокойно побеседовать.

    — Побеседовать, а не порушить, — сказала Дженна, забираясь с ногами на кровать и указывая мне на свободный стул. — Здесь не колдуют, понял? Здесь приличное заведение, в котором к баловству и шалостям относятся с неодобрением.

    — Это не шалость, это наша с тобой жизнь, мы такие...

    — Я прекрасно живу другой жизнью, и раз уж тебе невмоготу не прокладывать для своей туши «кафтан», ты мог бы появиться перед проходной и пройти через привратника с документами.

    «Кафтан» — это коридор, в который можно уместить всех наших родственников, включая прабабушек и двоюродных племянников. Временами Дженна склонна к преувеличениям.

    — Я всю ночь изучал литературу о совести из почти сотни ведущих библиотек мира, — примирительно сказал я.

    — Угу, я тоже в читалке просмотрела содержимое шкафов по философии и медицине. Могу привести пару афоризмов. «Совесть обычно мучит не тех, кто виноват», Ремарк.

    — «Кто легко мирится с совестью, тот готов сейчас же изменить ей», Буаст, — добавил я. — Но к сэру Твомблу это, как уверены все, кто с ним знаком, не относится. Не могла его мучить совесть. Давай все-таки пойдем с другого конца. Ты рассмотрела чернильницу?

    — Со всех сторон. Милая безделушка, которой он особо и не успел попользоваться, видно, она сразу укатилась. Я почти не чувствую магии, вон она, лежит и лежит, даже не раздражает.

    — До этого папье-маше он тоже особо не дотрагивался, — сказал я, передавая ей пресс-папье в руки. — Сразу вынул из него мелочь, применяя все по отдельности. Здесь, в этом отверстии, была бутыль с чернилами, охотник сидел на подушке-промокашке, скорее всего, изображавшей попону, на сучках висели скрепки, за водопадом было закреплено зеркало, из этой утки торчало перо...

    — «Утка» — это у нас в медпункте, а в центре композиции фазан, — сказала Дженна, заглядывая в большие отверстия и тыча карандашом в маленькие. — Вот на этом пеньке стояла моя чернильница, да?

    Она положила дракона на отведенное ему место и ойкнула.

    — Стой, не колдуй! — воскликнул я, хватая ее за руку и оттаскивая от кровати.

    Дракон, оказавшись дома, заскрипел, встал, отряхнулся, поводил острым носом по воздуху и, встопорщив чешуйки на шее, лег обратно в другой позе: вытянув лапы по бокам и распрямив хвост.

    — Стрелка, — улыбнулась Дженна. — Хорошо, что мы не успели напоить его чернилами. Теперь можно трогать?

    — Если он указывает направление, то лучше сначала засечь азимут, — я хотел щелкнуть пальцами, но Дженна гневно цыкнула на меня.

    — Погоди, я возьму компас у соседки. И подробные карты местности у нее должны быть...

    — А хорошей готовальни у нее нет? Можешь тоже захватить.

    Я присел перед бывшей чернильницей и пригляделся к чешуе: возле хребта она собиралась в легко читаемые знаки «одна миля».

    — Вот тебе компас, вот готовальня... Что-нибудь еще надо?

    — Смотри. На нем указано направление и расстояние... Что у вас там на расстоянии одной мили?

    — Точно не скажу, но либо крытая площадка для поло, либо стадион. Вряд ли сэр Твомбл что-то там успел спрятать за краткое время визита... А учился он в другом месте.

    — Мне тоже кажется, что отсчитывать надо от конкретной точки. Скорее всего, от того места, где должна находиться чернильница, — пояснил я, разворачивая карту города на том квадрате, где стоял дом сэра Твомбла.

    — Нам придется залезть с рулеткой под шкаф?

    — Нет, кабинет в угловой комнате, стол перед окном, нам достаточно найти перекресток, на который выходит здание, и учесть ширину клумбы и тротуара...

    Я поставил иголку циркуля в точку, показавшуюся подходящей и очертил окружность, затем занес компас над головой дракона и сказал:

    — Пятнадцать градусов плюс минус двадцать минут.

    — Теперь тебе нужна линейка? — Дженна встала, приготовившись в очередной раз рыться в вещах соседки.

    — Обойдемся, все равно точность никудышная, — я перенес компас на карту и положил на отмеченную точку, водрузив сверху карандаш, ориентированный на несчастные пятнадцать градусов. — Парк?

    — Культурные люди знают, что это называется ландшафтный заказник, но твоя дуга заходит в те края, где благоустроенная территория заканчивается, туда почти никто и не ходит.

    — Пошли проверим, — я встал и приготовился к созданию «рукава».

    — Давай, я догоню, — Дженна схватила сумочку и ветровку.

    — И сколько мне тебя там ждать?

    — У меня хорошая машина, — гордо заявила она, запихивая компас в карман, — я буду у входа в парк минут через десять, а дальше пробегусь.

    — Как хочешь, — я пожал плечами.

    

 

    ***

 

    Когда Дженна, раскрасневшаяся и пыхтящая как паровоз, изящно вскарабкалась на верхушку холма, я скармливал собаке уже второй бифштекс.

    — «Мы трудимся лишь над тем, чтобы заполнить свою память, оставляя разум и совесть праздными», Монтень, — небрежно заметил я, наблюдая, как сестра перебирается через поваленный ствол.

    — Уф... — она прищурилась, разглядывая пса. — Это и есть Джей Джей Уилфред двенадцати лет?

    — Судя по тому, что с хорошо прожаренным бифштексом он справился в три укуса, чувствует он себя не более чем на восемь.

    Дженна осторожно погладила собаку по шелковому лбу и подняла разрезанную мной веревку.

    — Вот скотина, — процедила она сквозь зубы, обнаружив, что другой конец накрепко привязан к смолистой сосне.

    — У сына сэра Твомбла совести не обнаружено, вычеркиваем, — добавил я.

    — Но зачем он вообще забрал собаку? Оставил бы матери...

    Я почесал Джей Джея за ушами, избегая прикосновений к ободранной шее, дал облизать свои пальцы от мяса и достал платок.

    — Посмотри вон туда, под корни коряги. Судя по яме, там лежало что-то продолговатое и тяжелое, чуть побольше дамской шкатулки и чуть поменьше пиратского сундука. Собака помнит дорогу и без компаса.

    — В утренних новостях было сказано, что Алистер Твомбл отправился на континент, на котором пробудет как минимум до лета, чтобы избавиться от тяжелых ощущений.

    — Заодно и спустит отцовскую заначку, — я щелкнул пальцами, заказывая сеттеру еще один бифштекс, и невольно улыбнулся, представляя, как буду при встрече объяснять шеф-повару нашего любимого семейного ресторана свои внезапно возросшие аппетиты. Он знал меня еще худеньким анемичным мальчиком и может решить, что армия сделала из меня человека со здоровыми вкусами.

    — Трус, слабак и тряпка, он бы не смог справиться со своим отцом. — Дженна порылась в карманах и достала несоленый крекер. — Держи, Джей Джей. Если пойдешь с нами, я попрошу в столовой оставить тебе королевский ужин.

    — Я могу хоть сейчас купить ему собачий корм.

    — Я тоже, но только когда буду проезжать мимо зоомагазина.

    Мы посмотрели друг на друга, и я сдался:

    — Ладно, ладно, я заберу его домой, а ты можешь приезжать с угощением и гулять с ним в хорошую погоду. Кого будем проверять следующим?

    — Нового владельца пера. Того, к кому не рискнет сунуться кабинетный аналитик Гроув.

    — А где у нас сейчас тусуются рукокрылые?

    — Старый новый мост, опора правого берега. Они собираются ближе к полуночи, но, говорят, некоторые завсегдатаи даже и не расходятся, так, сделают отважно несколько кругов над мэрией часа в три ночи и снова пить и спать.

    — Я бы тоже не стал туда соваться. Разве что на всякий случай не закрывать за собой «ворот»...

    — Пойду пешком от парковки, — нахмурилась Дженна. — Не прошлый век, не тронут.

    — Боюсь за тебя... Может, все-таки пройдешь коридором?

    — Ни за что, — прошипела Дженна, задирая нос. — Не соблазняй, не уговаривай и не провоцируй.

    — Тогда я закину Джей Джея домой и буду ждать тебя на парковке.

    

 

    ***

 

    Автомобиль Дженны подлетел с угрожающим ревом и остановится в футе от моих ботинок. Стрелообразный вид носовой части, углы и перегибы кузова напоминали заблудившийся у поверхности «Стелс».

    — Сколько же пришлось отдать за этого монстра? — спросил я.

    — Не волнуйся, у меня остались средства на оплату общежития и страховые взносы, — вздохнула Дженна, выбираясь наружу, и погладила темно-серый углепластик.

    — И есть же охота возиться...

    — Когда я торможу на перекрестке, со всех сторон сбегаются зеваки и пытаются сделать снимки, чтобы потом похвастаться, какое чудо они видели. А появлялась бы я из дырки ниоткуда в столбе дыма, какую реакцию, кроме слов «снова эти фокусы», можно было вызвать?

    — Здесь достаточно пустынное место, давай я к сигнализации добавлю охранное заклинание?

    — Нет смысла, такие машины не угоняют, они именные, — с гордостью сообщила Дженна. — Нам надо спуститься вон там по насыпи и пролезть в какую-то щель, а дальше проход только вниз головой... В общем, ты как хочешь, а я ноги ломать не хочу.

    Она втянула голову в плечи, зашипела и превратилась в полосатую кошку, которая отважно юркнула за бордюрный камень.

    — Появляться в столбе дыма не комильфо, а носиться по улице с задранным хвостом на глазах у родного брата — это нормально, — проворчал я ей вслед, поспешно меняя одежду и обувь на спортивные.

    Тьма заполняла пространство удушливыми запахами застоявшегося воздуха, машинного масла и давным-давно разлитого пива. Для упрощения передвижения я приобрел фонарь, но тут же с брезгливостью выключил его: осколки, объедки, непонятные темные комки и горки слипшегося картона, все, что было оставлено бродягами, занесено ветром или сброшено с моста, скапливалось неделями, потому что служба уборки не сунулась бы в подобное местечко ни за какие деньги.

    — Иди по потолку, — мяукнула Дженна, возвращаясь за мной, шла она вниз головой, приклеиваясь подушечками к одному из «рёбер» моста, свисающие усы и болтающийся хвост придавали ей смешной вид, — дальше еще хуже.

    Переворачиваться я не собирался даже ради удобства разговора с вампирами. Впрочем, как раз поэтому особенно не собирался. Есть люди и маги, к которым надо обращаться в удобном для них виде, а есть такие, кто вежливость путает со слабостью. Дорожку по воздуху я подстелил себе достойную, красную с золотыми краешками, не широкую, не узкую, плотную и комфортную.

    — Пижо-о-он, — хихикнула Дженна. — Вон туда нам, в самую темноту. — Между балками у них самая теплая компания, но нас туда не пустят. А вот почти у самого верха, где в темноте можно дышать свежим воздухом, туда мы Виктора Омегу и позовем покурить-поговорить.

    — Могли бы и с самого моста, с пешеходной дорожки его кликнуть, — проворчал я, поворачивая разматывающийся рулон дорожки в нужную сторону и устанавливая подъем — мы приближались уже к середине моста.

    — Тех, кто тревожит наш покой сверху, мы приглашаем только на завтрак. Вернее, к завтраку, — раздался холодящий голос у меня за затылком.

    Я остановился и, зажигая свет, медленно развернулся. С балки свисал худой вампир с двумя длинными косами. Его лицо находилось прямо напротив моего. Поводив крючковатым носом, он поморщился и чихнул.

    — Чистоплюи и лицемеры. Зачем пожаловали?

    — Мы хотели спросить, что вы делали с пером сэра Твомбла, — ответила Дженна, спрыгивая с потолка мне на голову: сверху она никак не могла бы поймать взгляд вампира, отчего чувствовала себя неудобно. Я понимал смысл ее поступков, но от неожиданности все равно чуть вздрогнул.

    Если Виктор Омега и удивился, то виду не показал.

    — Перо досталось нам по закону, — сказал он. — Не отдадим. Ни вам, ни ушанам, ни трубкокостным — никому.

    — Перо обладает силой могущественного волшебника. Вы используете этот предмет для каких-то своих задач?

    Вампир втянул воздух сквозь сведенные зубы и почесал нос крылом, из которого торчал скрюченный желтоватый палец.

    — Перо, которым был написан проект закона о переводе вампиров на питание синтезированными продуктами?

    Его бескровное лицо перекосилось болезненной гримасой. Вампир отпустил балку, за которую держался, перевернулся, Расправил крылья и завис в воздухе напротив нас.

    — Перо, которым были внесены поправки, касающиеся ежедневных проверок произвольной выборки из каждой городской популяции? Перо, которым ставили подпись на отчет о действиях клана, принесенный предводителем? Вы хотите знать, что мы с ним делаем?

    Вампир захохотал и взмыл ввысь, включив попутно гирлянду из маленьких лампочек, слабого света которых хватило на то, чтобы осветить «потолок».

    — Любуйтесь, может, еще что новенькое узнаете...

    Беглого взгляда хватило мне, чтобы попросить Дженну прикрыть глаза. То непристойнейшее граффити, что украшало поверхности, могло смутить даже кого-то из тех, кто знаком с изображениями, выцарапанными на армейских флягах. Если о характере обозначенных процессов догадаться было несложно, то разнообразие вариантов взаимного расположения, особенности анатомии вампиров и других рас, а также гиперболизированное увеличение отдельных, особенно тщательно прорисованных частей тел, вызвало у меня невольное удивление.

    — От пера хоть что-нибудь осталось? — хрипло спросила Дженна.

    — Мы старались обходиться с ним бережно, — приторно вздохнул вампир и поцокал языком. — Клан у нас немаленький, всем хотелось принять участие, а ночи такие длинные... Ничего не осталось, несмотря на всю скопленную стариканом магию.

    — Какое бесстыдство, — вырвалось у Дженны.

    — Еще скажите, какие мы бессовестные, — загоготал вампир, подлетая к рисунку гарпии с двумя фавнами и любуясь отдельными деталями. — И знаете, какую краску мы использовали?

    — Кровь? — спросил я.

    — К сожалению, доступ к ней нам строжайше запрещен, а суррогаты не могут вызвать вдохновение моих художников... Это чернила. Натуральные чернила свежевыпотрошенных каракатиц, которые мы запасали в течение нескольких лет, ожидая удобного случая.

    — Извращенцы какие-то, — Дженна фыркнула и начала умываться. Учитывая, что делала она это, сидя на моей голове, поддерживать в воздухе и ее, и меня, и дорожку становилось все труднее.

    — А кто не дает нам вести себя естественно? — вкрадчиво спросил вампир, возвращаясь к нам. Эхо его слов зловеще разносилось под сводами. — Ничего нельзя. Ни есть, ни пить, ни наряжаться... Знаете, чего нам стоит носить одежду из клеенки и латекса? — Он с презрением потряс крыльями. — А разводить красный порошочек в тарелочке, в то время как душа просит охоты, сражения и победы? Мы все равно убиваем забредающих сюда бродяг и пьянчужек, потому что иначе невозможно уснуть, и кто виноват в их гибели? Если бы мы усыпляли соперников или партнеров, то все эти маргиналы остались бы живы, жрать блохастую сивушную гадость ни один вампир не способен, но теперь их участь предрешена...

    — Пойдем, Дженна, — сказал я кошке, — ночные жители нашего города мучаются вовсе не тем чувством, истоки которого мы пытаемся найти.

    — Уже уходите? — вампир залетел вперед, перегораживая путь, и стал ногами на мою красную дорожку. — Будете строчить доносы? Ничего не докажете. — Он вытащил из крыла жилистую руку и ткнул ею мне под нос. — Пожалуйста, берите анализ, ничего не найдете. Мы соблюдаем все идиотские законы, принятые за последние годы. Вот только о морских тварях вы не подумали, но теперь уж сочинять запреты поздно, от нечего делать мы выловили почти всех.

    — Мяу! — сказала Дженна, и я поспешил унести ее из-под моста.

    

 

    ***

 

    — «В отрыве от истины совесть — не более чем глупость, она достойна сожаления, но никак не уважения», Черчилль, — сказал я, наблюдая, как Дженна возвращается в девичий вид, приглаживает волосы и поспешно подкрашивается.

    — Он не был знаком с вампирами...

    — Но знал кое-кого похуже. Куда пойдем теперь? За скрепками, промокашкой или ножом для разрезания бумаги?

    Дженна открыла дверцу машины и на миг задумалась:

    — Мы почти на выезде из города, можем попытаться успеть на ферму к Уилкинсу.

    — Магоотступник вроде тебя? Чудак, поклявшийся никогда не колдовать, потому что это вредит здоровью?

    — Ну ты сравнил... У него голова совсем не на месте, а я всего лишь пытаюсь поддерживать себя в форме и не ищу легких путей за большие деньги. Едем? Садись.

    С большим трудом умостившись в жесткую форму полуспортивного «ковша», отделанного замшей, я не удержался от вопроса:

    — Роботизированная коробка передач с подрулевыми «лепестками» — это нелегкий путь.

    — Для волшебника, передвигающегося только коридорами, ты подозрительно наблюдателен, — сказала Дженна, заводя мотор. Корпус «Стелс» затрясся, как будто его раскачивал медведь-шатун. Наполнивший салон звук принадлежал, похоже, тому же зверьку.

    — Я люблю почитать перед сном книжки и журналы с содержанием, вызывающим недоумение «Чего только люди ни придумают!»

    — Отстань от моего Reventon'а, — пробурчала Дженна, разворачиваясь в несколько приемов, с рывками и подергиваниями. Все равно тебе придется терпеть, своим ходом ты к Уилкинсу не подберешься.

    Дженна была права, достопочтенный Сэмуэль Уилкинс, старый друг, помощник и заместитель сэра Твомбла, вот уже более десятка лет не появлялся среди волшебников, заверяя общество, что питается только со своей земли и никуда не выезжает. Имение его было обнесено забором с защитой от любого колдовства, а маги допускались в гости только в плотных перчатках. Похороны сэра Твомбла — единственное мероприятие, на которое выбрался Уилкинс, проигнорировав и все соревнования, куда выставлял своих животных, и свадьбу дочери, и рождение внуков. Его имя стояло шестым в списке, и так как мы с Дженной были наслышаны об этой легендарной личности как о человеке благочестивом и добропорядочном, то на разговор настроились еще при первом изучении имен.

    Я достал из кармана карту Дженниной соседки и, щелкнув пальцами, удалил уже ненужную окружность.

    — Мог бы стереть ластиком, — сказала Дженна, с заметным усилиям вдавливая педаль газа...

    — И не подумал бы, — ответил я, разглядывая датчик боковых и осевых перегрузок, расположенный посреди приборной панели и мечтая, чтобы это тяжелое путешествие закончилось побыстрее. — Можно же справиться привычным способом. А вот ты со своим упрямством, на мой взгляд, здорово переигрываешь. Хочешь отказаться от удобств, предложенных тебе с рождения, но покупаешь машину, не просто дорогую и напичканную прибамбасами, но вызывающе, неприлично кричащую о себе, обустроенную настолько, что для управления ею нужно настраиваться на борьбу?

    — Ничего ты не понимаешь. Зато у меня есть ощущение жизни, а не барахтанья в безопасном киселе. Подъезжаем. Открывай ворота.

    Не удостоив ее взглядом, я выбрался из сиденья, проклиная инквизиторов-изобретателей этого дурацкого авто.

    Уилкинс стал правильным фермером: все его заборы были невысокими и прозрачными, и ни одни ворота не были оснащены хоть каким-то электрическим устройством.

    Первые были закрыты на щеколду, вторые замотаны проволокой, а третьи незамысловато перевязаны веревкой, не поддающейся распутыванию. Разрезая ее, пропуская автомобиль Дженны, завязывая новые узлы и вкладываясь обратно в кресло, я изо всех сил удерживался от того, чтобы предложить Дженне поменяться местами, чтобы она проделывала все эти трюки сама. Удерживали меня только родительское воспитание (а Дженна является не только моей вреднючей младшей сестрой, но и леди, с которой положено обходиться вежливо) и нежелание признаваться в умении управлять машиной.

    Уилкинс выглядел точно так же, как и на своих старых снимках: потрепанный, с проницательным взглядом и торчащим воротничком, с заплатками на рукавах и массивными наручными часами.

    Угостив нас чаем с таким кислым вареньем, есть которое было бы в любом случае неприятно, даже если бы мы не надели по требованию хозяина перчатки, он заверил, что подушка-промокашка куда-то задевалась. Да и брал он ее только из вежливости, потому что пользоваться волшебным предметом все равно не стал бы.

    — Солнце скоро начнет закатываться, — предупредил он, наливая себе еще чашечку. — Поспешили бы вы домой, ребятки, а то дороги у меня неосвещенные, а луны за тучами не предвидится.

    Я бы с извинениями поспешил откланяться, но Дженна под предлогом поиска туалетной комнаты улизнула из кухни, и через несколько секунд мы услышали ее звонкий голосок.

    Я выглянул в окошко и увидел, что она кокетливо поправляет локон, болтая с мальчишкой-конюхом, ведущим в поводу гнедого пони для поло.

    — Ваша сестра не в меру неуемна, — проскрипел Уилкинс, задергивая занавеску обратно, и повторил: — Поспешили бы вы домой, луна вам сегодня не помощница.

    — Мне казалось, вы были другом сэру Твомблу, — сказал я, радуясь, что мы не стали открываться Уилкинсу.

    — Был. Может быть, и другом. Может быть, соперником. Может быть, вечным аутсайдером. Когда на небе есть звезда, света которой хватает на всех, звезда, которая не позволяет сохранить ни один темный уголок, проявляя безжалостную заботу обо всех сразу, другим светилам остается только отражать. Кстати, о светилах. Луна сегодня, знаете ли...

    — Да-да, я уже понял.

    Начиная не на шутку волноваться из-за навязчивого предупреждения, я выскочил во дворик и взял Дженну за локоть, но она не спешила расставаться с собеседником.

    — Смотри, Дик, этот юноша ведет пони с вечернего купания. А моют они их вон в той проточной канаве, причем только снизу до брюха. Тебе это не кажется странным?

    Мальчишка отвел взгляд, и теперь мне уже кое-что начинало казаться.

    — Не слышал о таком ритуале, — подтвердил я, и конюх не выдержал.

    — Вы из допинг-контроля, да? Рано или поздно должны были явиться. Вы меня арестуете? Я не знал, что оно с веществом, я думал, это мазь для полировки!

    Я видел, что Дженна понимает, о чем речь, поэтому перебивать не стал. У сестры в колледже есть площадка для поло, значит, она знакома и с игрой, и с животными. Лошадь как лошадь, на мой взгляд, но я знаю о стоимости хорошего поло пони, кто там разберет, какие песни и пляски надо устраивать ежедневно для его сохранности. Может, педикюр и расслабляющий массаж как раз и входят в число подобных мероприятий?

    — Когда ты стал это делать?

    — Да вот позавчера хозяин дал губку, велел протереть копыта, а вчера на матче эта кобыла пошла играть ногами, как заправский человеческий форвард, всадник опешил, ему осталось только приподнять клюшку и покрепче держаться в седле, а эта вот... — мальчик потянул пони за уздечку, — ка-ак пойдет забивать голы, просто вынесла матч. И сегодня на тренировке такое вытворяла, что я за нее волноваться начал, а хозяин говорит: «Помой ей ноги получше, да не ленись, от копыта до скакательного сустава задние, а передние, покуда она в холодной воде выдерживать сможет, намыливай и смывай, намыливай и смывай, и молчи, слышишь, молчи!»

    — А губку? Губку он забрал?

    — Нет, — парень засунул руку в оттопыренный карман и, пошуровав там с сосредоточенным выражением лица, вытащил серый комок. — Вот она. Хозяин велел положить сушиться и ни в коем случае не выкидывать.

    — Прекрасно, — сказала Дженна, рассматривая промокашку.

    Я заглянул через плечо сестры и, когда она перевернула губку, обнаружил нашитую на нижнюю сторону клетчатую тряпку тех же цветов, что донышко пресс-папье сэра Твомбла.

    — А ты знаешь, что никто на свете — даже женщины и государи — не обманываются так легко, как совесть? — спросила она мальчишку и, увидев его недоуменный взгляд, пояснила: — Рихтер. Цитата.

    

 

    ***

 

    Темнота спустилась, как и предсказывал Уилкинс, внезапно. И луна поступила столь же коварно: не вышла из-за облаков.

    Фары машины Дженны выхватывали из мглы кочки, причудливыми фигурами вырастающими на дороге, проходящей по частным владениям. Причем сначала мы видели их впереди, а потом, подпрыгивая на них, осязали задом. Пару раз я все-таки выругался, и Дженна поспешила успокоить меня, что за последними воротами начнется нормальная трасса, на которой она разгонится до неприличной скорости и пассажир перестанет замечать коварный рельеф.

    — Перестану, потому что, во-первых, там этот самый рельеф будет нормальным, а во-вторых, закончится действие запретов на колдовство и я спокойно отправлюсь домой привычным способом.

    — Да ну, — прокричала Дженна, разгоняясь уже после ворот на щеколде, — признайся, что тебе это тоже нравится, а? Ну смотри, как вокруг нас проносятся одинокие деревца, почувствуй, как мы рассекаем стихию!

    — Сейчас мы рассечем тот серый ком. Кстати, что это? Перекати-поле?

    — Не думаю, — Дженна вдруг посерьезнела, резко выворачивая руль и еле удерживаясь от вылета на обочину, — это что-то плотное. И впереди я вижу еще пару таких штук, от них-то я увернусь, но... Дик!

    — Что?

    — Это не случайность. Они специально летят нам навстречу, их кто-то пускает! Вон еще два, и еще!

    Один из комков пролетел, чуть не царапнув наш правый бок, и я успел отчетливо разглядеть плотную глину, склеивающую строительный мусор.

    — Дженна, ты можешь остановиться?

    — Тогда нас просто закидают ими!

    — А уйти с дороги?

    — Не, низкая посадка, да мы и не спрыгнем...

    — Дженна, еще несколько штук, и ты уже не увернешься. Давай я построю нам коридор? Нормальный ворот с раструбом, мы окажемся дома, а там подумаем, что нам...

    — Ты идиот, да? — проорала она, изо всех сил вцепившись в руль. — Думаешь, я брошу свою тачку?

    — Дженна, дай слово, что сделаешь коридор, или я сейчас сам унесу нас!

    — Не вздумай, псих! Я все контролирую!

    — Дженна!

    Я видел ее бледное лицо и считал про себя до десяти. Вырастающая впереди темно-серая стена не оставляла сомнений, что шаров уже больше трех, а значит, они перекроют обе полосы.

    — Даю слово, — быстро сказала она, — что уйду коридором. Катапультируйся.

    Я стянул перчатку, чтобы щелкнуть пальцами, но хотел убедиться, что она сделает то же самое. Перехватив руль левой рукой и всхлипнув, Дженна зубами стянула с правой перчатку.

    Я не успел ничего сделать.

    

 

    ***

 

    Мы стояли с включенной «аварийкой» на перекрестке перед домом сэра Твомбла. Дождь уютно накрапывал по крыше Reventon'a. Дженна продолжала держаться левой рукой за руль и смотреть вперед. Я размял затекшую шею и пожалел, что жесткий «ковш» не дает возможности как следует потянуться.

    — Ты использовала «кафтан», — сказал я, пытаясь вспомнить, кто и когда в последний раз позволял себе подобную роскошь, перемещение неживых предметов весом выше двух сотен фунтов рассчитывалось по безумной тарифной сетке.

    — Зато мы поместились в коридор целиком.

    — Не представляю, в какую сумму тебе это обошлось.

    — Возьму кредит... Разберусь как-нибудь, — прошептала Дженна.

    — А как же принцип избегать колдовства?

    — Видимо, эгоизм победил. И... Дик, кажется, я знаю, почему мы не можем разобраться с совестью.

    — Почему же? Потому что совесть не появляется с возрастом, как борода, и чтобы приобрести ее, требуется некоторый опыт?

    — А это кто?

    — Акутагава Рюноскэ.

    — Ну да, что-то в этом роде. У нас у самих она еще не выросла, что ли... Трудно рассуждать о том, в чем ничего не понимаешь, а описаний и общих понятий не хватает. — Дженна посмотрела в зеркало заднего вида. — Обернись.

    Я отстегнулся, но разглядеть ничего не смог.

    — Подожди, я подстрою тебе боковое зеркало.

    В нескольких ярдах за нами пристроился темно-серый автомобиль того вида, которому не надо таиться или привлекать внимание специально: его и так все обнаружат и попытаются тихо проскользнуть мимо.

    — «Совесть» во многих языках связана с «сознанием» или близкими словами, «знание», «весть»... Чем больше мы будем узнавать, тем дальше продвинемся по пути к разгадке, но что это изменит? — спросил я.

    — Мы сами приобретем ее.

    — А те, кто не дал выжить в этом мире сэру Твомблу?

    — Надо двигаться вниз по списку. Вдруг хоть кто-то унес из кабинета не только безделушку на память, но и то самое, что сэр Твомбл хотел завещать всем нам?

    Темно-серый автомобиль поморгал нам дальним светом.

    — Мы скажем Гроуву, что готовы продолжить расследование? Или сразу скажем, в чем дело? — поинтересовалась Дженна.

    — Думаю, он и сам догадывается, но не может действовать сам. В простых расспросах смысла нет. Надо продолжать начатые сэром Твомблом проекты, выступать, собирать и бороться, — предложил я.

    — Без гарантии, что в нас не будут колдовать и стрелять. Безнаказанно и недоказуемо.

    Мы одновременно выбрались из машины и хлопнули дверцами. Дождь не столько лил, сколько приятными капельками оседал на лице. Влажный воздух был мирным и свежим. В окнах горел раскрашенный абажурами свет.

    Безнадежные идеи противодействия порокам казались рано или поздно исполнимыми.

    Но о том, сколько сил и времени отнимут наши попытки, мы узнали нескоро.

     ________________________

    Использованы материалы статьи Майкла Тейлора «Невидимка наоборот», «Supercars». Консультанты: К. Афенко, А. Ласточкин, В. Харитонов.