r034 Невероятное механическое чудовище странного мистера Квиддла

 

 

   

   

    Пожалуй, все-таки возьмусь присвоить себе право рассказать о нашем селе, его людях, тяжелых, но славных послевоенных временах, и конечно о странном мистере Квиддле. Кто, как не самый приближенный к нему человек, способен пролить свет на дивную историю, приключившуюся много лет назад. Был я тогда обычным подростком: гонял голубей, крушил малинники, осваивал коньки и лыжи, робко седлал битюгов, поднимался на окрестные утесы и, конечно, готовился к взрослой жизни - по традиции отцовская ферма: репа и ячмень должны были стать уделом моей жизни.

   

    Самого же Квиддла, чудака, заявившегося в деревеньку, поначалу не особо привечали. Хотя чужим для местных он, как ни крути, не был. А что покинул родные места два десятка лет назад - так с кем не бывает: время было суровое и завершившаяся недавно война перемешала и изменила многое.

    - Помню я его мать. Шебутная была оторва. Но в плане налево - ни-ни. Поговаривали, ведьма, и я вам скажу, правильно поговаривали, - выдал однажды кабатчик, когда мужики, как обычно при каком-либо мало-мальски значимом событии, собрались вечером у него за кружкой пива.

    - Папаша тоже того, - буркнул кузнец Вилл, забияка и кулачных дел мастер.

    Что было дальше, не знаю, скупые крупицы знаний о мистере Квиддла, так и остались под завесой тайны: негоже мальцу сидеть со взрослыми, турнул меня отец домой быстро.

    Насчет приближенности... мистер Квиддл всегда держался особняком, мало контактируя с людьми, но и не избегая их. Появлялся он всегда там, где был нужен, словно чувствовал нужду, словно обладая неким особым даром.

    Но понимать это я, да и все мы, стали позже, гораздо позже.

    Со мной он общался более прочих - то ли потому что это я поставлял продукты с нашей фермы, то ли потому, что напоминал ему кого-то. А может, ему, так же как и мне, нравилось наблюдать за птицами, мастерить из бумаги самолетики и воздушных змеев, - эдакое чувство родственной души, и именно оно немножко сблизило нас. Впрочем, змеев солидный и респектабельный Квиддл сам не запускал - где это видано, чтобы обладатель дорогущего сюртука, в выглаженной манишке и золотыми часами, бегал, словно подросток, с бечевой по пыльной дороге, вытаращившись в небо.

    Но дым из его трубки принимал порой совсем уж причудливые образы: простыми кольцами дело не обходилось.

    А с бечевкой, за искусно сделанными квиддловскими змеями, бегали мы....

    Началом же нашей истории послужат следующие вещи - приезд собственно мистера Квиддла и открытие новой шахты. "Новая" шахта новой не была, на ней когда-то уже велись работы. Без особого учета: руда на нужды деревни и кустарную продажу в городе. Но открытие и перспективы сулили нам жизнь и вовсе уже безбедную: знай ковыряй киркой рудишку, грузи в вагонетку и тащи на поверхность. Либо сей, коси, пропалывай, обслуживая тех же шахтеров - земля в долине была богатой, жирной, хоть на хлеб вместо масла намазывай.

    Квиддл же по приезду занял покосившийся домик: наследие отцов, за неделю его выкрасил, вычистил, поменял окна – из-за заколоченных крест-накрест досок на мир теперь бодро сверкали не просто стекла, а целые витражи, привел в порядок огородик, покромсал топориком ветки на плодовых деревьях, чтоб не дичали, и развернул мастерскую по починке механизмов. Дела у него шли вроде ни шатко ни валко: ну какие в селе механизмы, кроме часов с кукушкой, ружей древних систем или пружинных весов? С другой стороны, он явно не бедствовал и переживать по поводу редких заказов вовсе не собирался.

    Собственно, с праздника все и началось.

    Объявили о нем задолго, готовились добрую неделю: помимо красных лент на воротах, на площади были сколочены навесы и принесены лавки - чтоб всем хватило.

    Наш дом тоже не остался без дел и участия.

    - Еще одна шахта и новые наработки из столицы - все ко благу, - довольно изрек отец и, поправив кожаный фартук, заценив остроту свинокола большим пальцем, двинулся к загону.

    Поросенок был извлечен, взвешен, оценен, признан годным и перенесен в амбар, поближе к колоде, горелке и корыту.

    Вскоре из амбара донеслось предсмертное хрю, а над фермой потянуло дымком от горелой щетины.

    Квидлл, через изгородь наблюдавший за происходящим, соблаговолил вынуть трубку изо рта и, кивком подозвав меня, поинтересовался:

    - Что за праздник и в честь чего?

    Я, распираясь от важности, поведал ему об открытии новой шахты, на что он одобрительно кивнул.

    - Да, шахты у нас испокон веков. Мои деды и прадеды еще там трудились, - сказал он мне, погружаясь в свои воспоминания и попыхивая трубкой.

    Но следующая новость, а именно: новые технологии в виде взрывчатки для лучшего бурения пород, его почему-то взволновали.

    С озабоченным лицом вклинился он ловко в разговор собравшихся селян, и разузнав все что можно, удалился, качая головой.

    - Недоброе, видать, затевает, - задумчиво поделился опасениями кузнец.

    Но его, на удивление, не поддержали.

    Квиддл селянами был признан чудаком, но чудаком вполне безобидным.

    По крайней мере - пока.

    Ну, навроде деревенского дурачка Тима: сами привыкли, а перед приезжими и гостями неудобно.

    - Он что-то говорил про то, что пласты могут не туда пойти… - задумчиво произнес староста.

    - А про духов гор он ничего не говорил? - выбивая затычку из бочонка с пивом, шутканул кабатчик.

    Мужики одобрительно загоготали, потянулись пустыми кружками к живительной влаге.

    И праздник начался.

    Лишь сиротливо, в перевитом железными полосами двойном ящике, набитом сеном и войлоком, лежала в сторонке сама виновница торжества: взрывчатка, сотня зарядов, коих должно было хватить. А если нет, то подвезут еще, ибо производство стоять не должно, как не должны падать заработки у селян, ставших вдруг шахтерами.

    После шумного праздника, затянувшегося, как водится, на три длинных летних дня, все вернулось в свое русло.

    Те, кто хотел, устроились на шахту, остальные погрязли в рутине сельских будней.

    Шли недели, складывались в месяцы, мотая звезды по небосводу. По-прежнему бренчал чужими, но такими замечательно сверкающими медальками деревенский дурачок Тим. Он, как и я, любил крутиться подле дома странного соседа.

    По крайней мере, несколько отполированных гаек и шестеренок на залатанном пиджаке дурачка появилось, и все знали, кто эти самые гайки ему подарил.

    Но дом Квиддла хранил тайны - витражи играли цветами, но не пропускали взгляд вовнутрь, даже если уткнуться со всей силы в холодное просвинцованное стекло сплющив нос.

    А внутрь посетителей он пускал крайне редко, неохотно.

    Время от времени мистер Квиддл получал почту, небольшие посылки, письма. Иной раз радовался как ребенок, иной раз наоборот, впадал в задумчивость, словно в некоей задаче появились новые неприятные факторы.

    Как сейчас помню: одна посылка была особенной.

    Нет, не так: Особенной.

    Дело было холодным майским утром: когда яблоня уже радует цветом, рыба начинает идти на пустой крючок, лягушки, налюбившись, перестают уже так истошно орать, но на нежной травяной зелени порой все еще бывают белые пятна изморози.

    Телега поднималась в гору медленно. Видно было, что путь груз проделал долгий, с не одной остановкой.

    Наконец она остановилась перед домом Квиддла.

    Покрывало, закрывающее груз, слетело, являя моим любопытным глазам и миру "это".

    Голова была уродлива, огромна, впадины глазниц с деланным безразличием мазнули вокруг: вспугнув стайку воробьев и заставив любопытную пацанву отойти на десяток шагов назад, подальше от неказистой изгороди. Лениво-невозмутимые обычно волы, тащившие телегу, казалось, вздохнули с облегчением, когда, съехав по каткам вниз, покрытая ржой и окалиной образина осела в мягкую почву. Уютный цветущий огород недовольно простонал, приняв в себя это тяжкое и странное нечто.

    - Принимай товар, хозяин, - гаркнул возница, с опаской косясь то на "товар", то на заказчика.

    Квиддл, как он это делал всегда, невозмутимо курил трубку. Выпустив кольцо, он молча рассчитался с возницей, и тот с явным облегчением щелкнул кнутом и погнал пустую телегу прочь.

    А голова внушала. Железа на нее пошла уйма, и что собирался делать соседушка с этой дурой, оставалось загадкой.

    Покрутили селяне пальцем у виска, да и разошлись.

    - Памятник глупости, ну, той, которая от большого ума появляется, - кажется, что-то такое глубокомысленно изрек староста, проходивший мимо.

    Спустя неделю соорудил вокруг головы Квиддл помост из еловых досок. Вечерком, когда двор был пуст, пробравшись внутрь из любопытства, нахватали мы заноз и перепачкались липкой смолой. Но металл был холодным - в душный июльский вечер прислониться к нему откровенно приятно, а глазницы вблизи лишь зияли пустыми провалами.

    Зачем?

    Капище для гигантского идола или и впрямь памятник глупости?

    После появления этой страшной головы дурачок Тим у соседского дома мелькать стал гораздо реже.

    -Чуют такие скверну. Нутром, - сказал раз по пьяни Джон Три Версты.

    Но на жреца темных богов, пьющего кровь младенцев, мистер Квиддл похож не был.

    Сам он был откровенно неказист - не здоровяк-крепыш, коими славился наш край, а сутуловатый человечек, всегда слегка небрит, но одевался хорошо, даже почти празднично. Небритость была ему к лицу, словно придавала некий отблеск аристократичности, и это у деревенского-то мужичка. Знаю даже, что некоторые вдовушки на него засматривались. Но квиддловских романов, и чтоб закончились колокольным звоном и трехдневным гулянием - нет, такого и быть не могло.

    Глаза у него выделялись, да - со смешинкой, иронией, иногда впивались в тебя словно клещи - на миг, не более, потрошили твою душу до самого дна, но… лишь показалось, вот уже снова смешные огоньки.

    - Сектант, значок у него на шее видели? Это "таинственники" носят. Их секта. Странные людишки, опасные, - доверительно сказал однажды во время послеобеденного покоса староста.

    И точно, странный камень-глаз в сверкающей оправе иногда выбивался из-под всегда белоснежной расшитой рубахи Квиддла.

    "Медяха" - презрительно говаривал Бран, местный лавочник, алчно. Впрочем, алчный голодный взгляд всегда был отличительной чертой не только Брана, но и всех виденных мной торговцев.

    Мы с пацанвой, перетерев базар, решили, что таки не медяха, а червленое золото: вещица дорогая, не для наших мест, но ведь и Квиддл сам по себе не совсем местный, да и жизнь его помотала. Причем помотала неслабо: однажды занося головку сыра, попал я к нему не только к порогу, как обычно, а и вовсе в дом. Богатая сабля на стене соседствовала с многозарядным ружьем, что и вовсе вознесло соседушку в глазах местной ребятни на высоту если не заоблачную, то уж точно мало кем досягаемую. А ведь там еще и маски из жарких тропических стран висели, перьев уйма, шкуры непонятных животных и куча сложных механизмов и станков по углам. Отнюдь не ткацких. Впрочем, верстак, наковальня и шлифовальный круг - из понятных мне вещей - там тоже присутствовали.

    Версии о том, что он благородный разбойник на покое, отставной офицер или даже охотник за гиблостями, вполне себе имели место быть, оспаривались порой даже в легких наших потасовках. Лишь догадки о том, что он наследный принц в изгнании или прочая благородная кровь, отметались сразу – все-таки он был, хоть и чужаком - но чужаком "нашим". Его мать и отца здесь многие еще знали и помнили. А покосившаяся, ранее безвестная могилка под ивами в углу кладбища вдруг обзавелась оградкой, плоским шлифованным камнем с надписями и датами, и изредка на скамеечке, выпуская клубы ароматного дыма, восседал сам задумчивый мистер Квиддл.

    Идиллия и пастораль.

    Помост в центре ухоженного огородика тем временем обзавелся грубо сколоченным козлом и странным механизмом из балок и веревок.

    Плотники, знающе перемигиваясь, поговаривали, что это подъемник...

    

    Очередным праздником, вернее, легкой предпраздничной репетицией с распитием большого количества хмельного, стала удачная поездка в город с вывозом и продажей добытой руды. Обе шахты, благодаря взрывчатке, обнажили ранее недоступные богатые жилы. И дела в селе пошло не просто хорошо.

    Народ гудел, как обычно, в кабаке у старины Джоша.

    И туда как назло, решила заглянуть проходящая через нашу долину группа крепких, битых жизнью ребят, не понаслышке знающих, как правильно держать в руках саблю и целиться из ружья.

    Кто первый тогда ляпнул фразу, послужившую искрой, не ясно.

    Но лавки были сдвинуты, рукава засучены, дыхание стало тяжелым, напряженным.

    Беда.

    То ли кровь пустят, то ли кабак сожгут, а заодно и пару домой рядом. Служивые народ суровый, да и пойми, кто они: может, мародеры или бандиты, всякого на дорогах сейчас хватает.

    В кабаке явно росло напряжение. Местные, после работы не дураки хорошенько выпить и размять горячую кровь, - мрачно и весело переглядывались. Наемники скучковались за столом у окна - удобно и в плане бегства, и в плане обороны - то ли мародеры, то ли и впрямь случайно проходящие через долину служивые, возвращающиеся домой, отбыв срок. Тишина сменилась гулом, и тут неожиданно в кабак зашел мистер Квиддл с неизменной трубкой.

    Он скользнул взглядом по служивым, кивнул селянам, причем кивнул, словно старым добрым знакомым. Крикнул бледному кабатчику: «Пива мне!»

    И снова вперил взгляд в наемников.

    - Не, в самом деле, неужто славный второй пехотный полк?! - смешным фальцетом вдруг неожиданно прозвучал в звенящей тиши его голос.

    Голос вызывал улыбку.

    Голос вкупе с нелепым сутулым человечком в выглаженном костюмчике никак не соответствовал обстановке.

    - Битва при Терне, да, - снова дал петуха Квиддл.

    Обстановка поменялась моментально.

    Наемники заржали.

    Селяне вздохнули.

    Кабатчик плюхнул поднос с пивом, усеяв пеной стол.

    Желание хорошенько подраться исчезло напрочь.

    - Сам-то где служил? - весело гаркнул усатый. Судя по нашивкам, капрал.

    - Фортификациями занимался. Инженеры мы, - важно, но с клекотом и писком изрек Квиддл, отрываясь от пенного бокала. Так же важно он вытер рот рукавом, приподнял шляпу и сказал уже нормальным квиддловским голосом: - Дозвольте откланяться, срочные дела.

    И исчез в дверях.

    Кабатчик прошептал что-то вроде "нечистая", но с выражением довольства и потаенной радости на лице: сегодня красного петуха и ломаной мебели уже не будет. А в таких вопросах чутье его никогда не подводило.

    

    Впрочем, появление в нужное время в нужных местах, бумажные змеи и прочие мелкие поделки для забавы, были не единственной страстью Квиддла.

    Он был настоящим мастером и умел удивлять тогда, когда этого никто не ждал.

    Возвращались мы как-то от мельницы: искупавшись у плотины, напугав деловитых бобров и урвав пару сдобных булочек у приятеля.

    Зайдя в малинник, изображали из себя голодных медведей, правда, те, в отличие от нас, явно не мучились от колючих шипов кустарника. Заросли скрывали нас от бредущих по дороге. Вечерело.

    Сполохи озарили небо над деревней.

    Странные огни. Староста расщедрился на фейерверки и салюты?

    По дороге ковылял кто-то.

    И этот кто-то будет в селе раньше нас.

    Но... с любознательными подростками в скорости может тягаться только легкий ветер.

    - А-а-а-а, - заревел Джон Три Версты, а это был именно он, выписывая кренделя, тем не менее вполне бойко ковылял по направлению к своему дому, не впуская пузатую бутыль. - Нечисть, как есть нечисть, - приложившись к узкому горлышку, задвигал кадыком, наконец оторвался от пойла, буркнул: - Привидится же такое… - и, спотыкаясь, бодро засеменил прочь.

    Что возьмешь с пьянчуги?

    А потом мы увидели ее.

    Прямо в огородике Квиддла.

    "Нечисть" горела огнем. Глазища неторопливо, вальяжно шарили по округе сытым взглядом хищника на покое, заглядывали в дома, отражались в стеклах окон, скользили по заборам и прощупывали кроны деревьев. Стрекотали сверчки, охотились за жуками летучие мыши - будто и не было ничего.

    Но - было.

    Взгляд остановился на мне, шаря холодными и почему-то голодными лучами, я вдруг почувствовал, что голова явно живая. И еще почувствовал, что хочу оказаться от дома соседа как можно дальше.

    Мысли о крови невинных младенцев, черные ритуалы и прочие страшные сказки мгновенно всплыли в моей голове. И небезосновательно.

    Вот зачем мне такое?

    - А пойдем посмотрим! - подначил меня братишка. Ноги, словно вмороженные в лед, отказывались шевелиться и уж точно направляться в сторону этого страха.

    - Ну давай, двигаем. Сейчас же праздник, - хихикнул мой непутевый кузен и зашлепал в сторону изгороди.

    Перемахнув через хлипкую преграду, он заполз под помост и исчез.

    Тянулись секунды.

    Голова заскрипела, огнища глазниц моргнули и погасли. Сначала один, потом, другой, поочередно, будто злобный великан утомился и смежил веки - поспать.

    - Сюда иди, - довольная мордаха кузена показалась из-под помоста.

    Не сожрали, похоже, все в порядке, безопасно.

    Перемахнув изгородь, нырнул под помост, запахло смолой, свежими опилками и почему-то пряным дымом от трубки Квиддла.

    Все оказалось очень и очень просто.

    Две керосиновые лампы внутри и крутящиеся зеркальные заслонки, что двигались от горячего воздуха.

    - Вот тебе и волшебный глаз, - хихикнул кузен, - а сосед-то непрост, это тебе не свечка в потрошеной тыкве.

    Скрипнула дверь, раздался кашель.

    Вышедший на крыльцо Квиддл вряд ли увидел две улепетывающие в вечернюю мглу тени. А может, увидел. Неважно.

    Утром как ни в чем не бывало он принял от меня корзину с продуктами, хмыкнул, оценил вдумчиво и неожиданно заявил:

    - Ты это, приходи еще. Завтра. Будет весело.

    И поднял взгляд вверх, там, на высокой горной дороге, маячила точка, превращаясь в телегу с очередной посылкой мистеру Квидлу.

    - Это из королевского общества механиков. Вроде бы. Посмотрим, - потирая ладошки от возбуждения, сказал мне сосед.

    И исчез с корзиной в глубине дома.

    Не знаю, что было там и какие безумные механики послали такой подарок всем селянам, но...

    Поутру грохот стоял страшный, будто железный гигант колотил железной булавой другому такому же гиганту со всей дури в маковку.

    Над головой чудовища поднимался белый дым. Клубами. Что-то свистело, клокотало, трескало.

    - Волшбой балуется соседушка, - подумалось многим подошедшим на шум.

    Почти так оно и было: Чудовище Квиддла обзавелось туловищем и руками, и эти самые руки поднимались и опускались на пустое железное корыто с жутким грохотом. Корыто вскоре превратилось в груду сплющенных листов железа.

    - Колдун! - рявкнул староста.

    - Паровые машины. Поршень двигается паром. Ну и шестеренок с пяток, всего делов. Залог прогресса, - важно изрек Квиддл. Посмотрел на перекошенные рожи селян, улыбнулся и скрылся в доме.

    Огонь под котлом явно сдавал: то ли чудак поскупился на дрова, то ли просто решил пощадить уши соседей.

    Лапищи чудища поднялись еще один раз и натужно, словно нехотя, рухнули.

    Замычал восторженно Тим, деревенский дурачок, пустил восторженно слюну по грязной небритой щеке и, размахивая руками, бодро зашагал вниз по улице: представление ему явно понравилось.

    Сам же мистер Квиддл вздохнул. С тоской посмотрел на удаляющегося дурачка Тима, пробормотал: "Здесь нужно нечто более крепкое и впечатляющее", окинул взглядом селян, виновато улыбнулся.

    Затем скрылся в доме, скорее всего, мастерить что-то новое, интересное, ломающее нашу размеренную жизнь.

    А потом пришла беда.

    Под вечер.

    Когда работы идут к концу и так приятно ополоснуться, поужинать и сесть у пылающего очага.

    Взрывчатка, волшебное средство обогащения, сыграла злую шутку.

    Духи гор пробудились от сна, слишком уж сильно гремела и щипала их сила огня и дыма. Целый горный массив сместился чуть в сторону, открывая дорогу гигантскому оползню. Времени оставалось мало - бурлящая масса кипела, накапливалась, норовя вот-вот прорвать или перехлестнуть природную плотину из скал.

    Деревня оказалась под ударом.

    Бегство?

    Да. Это выход.

    Но кому нужна потом нищая голытьба.

    Квиддл, вытащив подзорную трубу, минут десять обозревал клубящееся облако на отрогах гор.

    Поцокав языком, вздохнул, скрылся в доме. Затем, казалось, застучали и загрохотали абсолютно все механизмы в окрестности. Помост, задрапированный тряпками, дрожал.

    Затем все кончилось.

    

    Некоторые говаривали - огромное, в три дома чудовище выпрыгнуло из ниоткуда на дорогу, затрусило в сторону перевала и послужило той соломинкой, что ломает спину любому верблюду. Оно врубилось в скалу, пошатнуло ее, столкнуло вниз -  и сель пошел в ущелье, в сторону от деревни.

    А так как чудовище в деревне было только одно, толпа селян двинулась к знакомому всем дому с низенькой изгородью.

    Квиддл сидел на лавочке, невозмутимо, как он это делал всегда, курил трубку и с хитринкой смотрел на селян. Наконец, вперив в меня взгляд, он неожиданно подмигнул.

    - А где чудище? - спросил кто-то.

    Этим "кем-то" неожиданно для всех оказался юродивый немой дурачок Тим...

    Квиддл улыбнулся с торжеством в глазах.

    Он напоминал кота, попавшего на сметанный склад, знающего, что ему все дозволено и ничего плохого не будет, а будет только хорошее, причем всегда.

    Покосился на гигантские вмятины следов на мягкой земле огорода, продавленную изгородь и сказал:

    - Вроде грустно ему тут стало. И он ушел. Вот так.

    Более разъяснений от него не последовало.

    Спустя же полгода загадочный мистер Квиддл исчез.

    Я не знаю до сих пор, кем он был - гениальным инженером, черным колдуном, сектантом-таинственником или просто гремучей смесью из были и небыли.

    Знаю одно.

    Спустя год я смог переломать традиции, неожиданно для себя получить поддержку родителей и уйти в большой город, учиться на инженера.

    Сейчас я проектирую то, о чем мечтал в детстве - не птиц из бумаги, а серьезные и полезные дирижабли для перевозки грузов и пассажиров.

    Дурачок Тим неожиданно женился на одной ушлой вдовушке и никто не скажет по этому респектабельному господину, что карманы его еще пару лет назад были полны фантиков, а на груди болтались гайки напополам с медалями.

    Кабатчик неожиданно отстроил церквушку. Там запевают на пару кузнец и шорник: бывший горький пропойца и бывший задира-драчун.

    А чудовище... поговаривают, что в мае, когда яблони радуют цветом, но изморозь способна обелить зелень, в ущелье можно услышать стрекотание гигантского механизма, будто кто-то норовит выползти на поверхность, но вынужден вечно караулить нутро горы и беречь покой долины.