Лиха беда охота

Лес дышал теплом.  

Женщина в светлой кофте и застиранном сарафане, сидевшая на траве у берёзы, вроде бы не пряталась специально, но была совершенно незаметна. Ветерок шевелил её соломенно-желтые волосы и тонкие зелёные ветви над головой, словно они были одним целым. Треугольные листики касались её плеч, спины, цеплялись за непричёсанные пряди. Женщина, то ли молодая, то ли старая, не двигалась, застывшая спина выдавала худобу и не очень привлекательные формы. Лес её не боялся: пчёлы дружелюбно жужжали вокруг, у корней берёзы шуршала полевка, а в траве собирался струнный квинтет кузнечиков, уже расчехливших свои скрипки и альты.  

Наверное, до ушей женщины донёсся посторонний звук, потому что внезапно она пошевелилась и повернулась к тропинке, сворачивавшей с поляны под кроны деревьев. Тут сторонний наблюдатель вздрогнул бы и перекрестился, потому что у женщины был всего один глаз посреди лба, плоский нос, выделявшийся лишь двумя ноздрями на белёсом распухшем лице, и круглый рот, полуприкрытый тонкими бурыми губами. Если бы к этому моменту наблюдатель не задал стрекача, а всё ещё рассматривал дивное чудо лесное, то он увидел бы частые острые зубы, такие тонкие и длинные, что они торчали изо рта, как сапожные иглы, и тогда точно прошептал бы: «Лихо! Лихо одноглазое!»  

Лихо наклонило голову набок и прислушалось. Среди шелеста листьев и травы, гула пчёл и стрекота кузнецов оно услышало что-то новое и ритмичное, как далёкие мерные шлепки по сухой звонкой земле. Несомненно, кто-то шёл по тропинке. Звук приближался, и Лихо всё лучше узнавало в нём человеческий шаг: лёгкий и частый, довольно быстрый, но не бег. Сомнений уже не было, человек шёл сюда, не ожидая опасности и подвоха. Может быть, потом он стал бы двигаться осторожней, избегая лишнего шума, но пока что, на окраине леса путешественник был самоуверен и небрежен. Лихо повернулось к деревьям, куда вела тропинка и тихонько хмыкнуло. Прозрачные тени мелькнули между полосатых стволов и исчезли, словно затаились. На полянку вышла девушка.  

Она была стройной и подтянутой, а одета по-военному: пятнистая куртка, такие же штаны, заправленные в берцы; на голове зелёная в тон бейсболка, из-под которой выбилось несколько прямых чёрных прядей, блестящих, как сорочье крыло. Её лицо казалось загорелым, но возможно, это была природная смуглость. Широкие скулы подчёркивали красоту изящного подбородка и тёмных раскосых глаз. Девушка остановилась и внимательно осмотрела поляну, потом — лесную опушку. Наверное, она не заметила ничего странного, потому что скоро двинулась дальше, теперь ступая медленно и грациозно, почти беззвучно. Но было поздно. Её уже ждали.  

У первой же толстой берёзы девушка наступила правой ногой на незаметную в траве верёвку, свитую из стеблей и тонких веток. Петля тотчас же затянулась, и девушка с криком взлетела вверх. Бессильно извиваясь, она пыталась распутаться, но освободиться не удавалось. После первой паники она выхватила нож из ножен на поясе и постаралась дотянуться до верёвки; это получилось бы, попади она в петлю обеими ногами, но так она только раскачивалась и вращалась. Тем временем, кто-то заботливо опустил её пониже; до земли оставалось всего полметра, когда спуск прекратился, а из кустов, из-за деревьев показались кикиморки. Хрупкие и маленькие, ростом не больше десятилетнего ребёнка, эти существа с зеленоватой кожей робко приближались к громко ругавшейся девушке. Едва они подошли поближе, она взмахнула ножом, и одна кикиморка с визгом повалилась на землю. Постанывая, как щенок, она медленно волочила своё перерубленное тельце, оставляя полосу салатовой слизи. Эта яростная оборона не напугала остальную нечисть, а наоборот, разозлила. Они зашипели и шагнули ещё ближе, оскаливая неожиданно острые зубы. Девушка опять взмахнула ножом, но на этот раз кикиморки оказались проворней: она никого не достала, а у самой на запястье остался глубокий порез. Из него потекла кровь, и несколько кикиморок бросились на землю, слизывая красные пятна. Другие смотрели на девушку, и в их круглых лягушачьих глазах читался голод. Наконец, одна прыгнула и впилась девушке в предплечье. Та задёргалась, пытаясь её оторвать, но на неё уже прыгали остальные. Каким-то образом её лицо оставалось нетронутым, и бедняга в агонии видела, как скользкие твари рвут её одежду, доставая до плоти, вонзая зубки в тело; как они карабкаются выше, до живота, потом к бёдрам; как кто-то из них уже шевелится то ли у неё под майкой, то ли прямо в утробе. Но потом она заметила перед собой тощую бабу в сарафане, одноглазую и безносую; баба распахнула пасть, усыпанную в два ряда длинными торчащими зубами, наклонилась так, что девушка заглянула в глубину её чёрной глотки, и вонзила зубы в щёки несчастной, смыкая их где-то за гортанью. Но девушка, к счастью, уже умерла.  

 

 

Есть завораживающая красота в пламени костра. Его прозрачные крылья то тянутся вверх, то падают бессильно, то швыряют искры в темноту ночи. Волей-неволей следишь за его игрой, не в силах отвести взгляда. А в это время кто-то тёмный уже подкрадывается неслышно сзади, замирает за спиной, кладет на плечи тяжёлые руки…  

Три девушки сидели вокруг небольшого костерка, глядя на огонь, но и посматривая, чтобы никто чужой не вышел ненароком из чащи. Одна то и дело подкладывала прожорливому пламени сухие ветки, зачарованно наблюдая, как рыжий язычок облизывает подарок, потом отходит, оставив маленькие светящиеся точки; как новорожденный огонь карабкается вверх по ветке, до самых пальцев. Только потом девушка бросала ветку и почти сразу тянулась к куче хвороста за новой.  

— Вера, прекрати, — сказала ей другая, темноволосая и темноглазая. — Так у нас все дрова кончатся.  

— Не могу, — виновато ответила первая. — Вот кому я бы служила, так это огню. Он мой бог!  

— Ты и сама, как огонь, — хихикнула третья, в надвинутом на глаза капюшоне.  

Словно в подтверждение её слов пламя взмыло вверх и осветило ярко-рыжие кудри Веры, чуть не лизнув её в нос. Ойкнув, та отпрянула от костра. Девушки засмеялись.  

И сразу же замолчали. Похоже было, что они сами испугались своего смеха. Теперь все трое повернулись к лесу, настороженно всматриваясь в темноту.  

— Нельзя так шуметь, — наконец осуждающе сказала темноволосая. — Вряд ли они нападут, пока мы втроём, но зачем провоцировать? Тёмное время — самое оно для них.  

— А вот наоборот, ночью обычно они не лезут, — возразила Вера. — Всегда днём. Хотя не логично это.  

— Может, тоже спят? — вздохнула девушка в капюшоне. — И нам тоже не помешало бы. Завтра тяжёлый день.  

— Если мы до этого завтра доживём, — хмуро продолжала темноволосая.  

— Галка, не каркай! — вроде бы пошутила Вера, но её голос звучал печально. — Ты думаешь, Алина где-то затаилась и сидит, ждёт, пока с нами расправятся?  

— Не зря же она ушла, — ответила Галина. — Значит, придумала, как уберечься от них. Если останется последней в живых, её не тронут.  

— Не получится, — неожиданно зло прервала её третья девушка. Она так резко тряхнула головой, что капюшон сполз, открывая светло-золотые, сияющие даже в темноте волосы. — Я никому не дамся. У меня дома дочка! Уж простите, но я умирать не собираюсь!  

— Тише, Барби, — урезонила её Галина. — Никто из нас не собирается. Будем держаться вместе и посмотрим, что они с нами сделают.  

— С тремя ничего не сделают, — кивнула Вера, опять подсовывая костру ветку. — Может, Алина зря ушла, сама себя перехитрила. Утром будет сигнал, и посмотрим. А сейчас надо спать.  

— Ложитесь. А я постерегу, — предложила та, которую звали Барби. — Вспомнила про дочку, теперь не усну. Хочется думать про неё, вспоминать, — она смущённо улыбнулась. — Она такая милая, ласковая… белобрысый котёнок.  

— Любишь её, — утвердительно сказала Вера.  

— Больше жизни, — без тени иронии ответила Барби. — А вы, девчонки, спите. Пусть вам приснится ваше счастье.  

 

 

Утро встретило девчонок ласковыми лучиками солнца. Быстро разобравшись с мелочами и собрав вещи, компания двинулась в путь. Тоненькая и решительная Галина, закусив губу, быстро определилась с направлением.  

— А у меня всегда плохо с ориентированием было, — восхищенно проговорила Вера. — Вот как ты это делаешь? Мох, солнце, гнезда, ведьмины кольца?  

— Болтаю мало, — хмыкнула Галина. — Оттого и наблюдений у меня больше. Всегда все надо замечать, — пробормотала она, внезапно жестом остановила приятельниц и пригляделась к стволу дерева с содранной корой. — Смотрите, дорога проглядывается столь же четко и далеко, как освещенный проспект.  

Поигрывая мышцами, потирая и разминая руки, подпрыгивая на месте от нетерпения, Вера, тряхнула непокорной огненной копной.  

— Ты же городская жительница, как и мы, а вот ведь глазастая... А я только людей замечаю, особенно мужчин. Охотиться на них люблю, сражаться…  

— Ой!  

Варя с Галиной обернулись и одновременно пожали плечами: Барби наступила на шишку.  

— Осторожнее! Тащи еще тебя потом.  

— Девочки-девочки, — поморщилась Барби. — Ваши разговоры такие мелкие и скучные. У одной странные сравнения, ну какой проспект в лесу? Ты что, уже соскучилась по бутикам и кафешкам? А у другой сражение с мужчинами, надо ж такое сказать. Зачем же быть против? С ними надо взаимодействовать, играть в паре, искать гармонию, заводить детей… Вот в чем счастье.  

Барби достала из кармашка розовый платочек и промокнула слезинку, заодно поправив перекосившийся локон.  

— С шишки сойди, мораль плакучая, — буркнула Галина и надломила одну из веток справа. — Не нравится мне наш маршрут. Вроде и понятно все, но… Как будто движемся по часовой стрелке. Давайте наоборот будем поступать? На каждой развилке брать правее. Вперед.  

Галина увеличила шаг, и даже рослой Вере пришлой шевелиться энергичнее.  

Барби же напротив, сначала замедлилась, потом и вовсе приотстала, оглядываясь назад и непрерывно прислушиваясь.  

Слева на сучке, прямо перед ее носом, висел кусок розовой цикламеново-розовой ткани. Барби распахнула куртку и посмотрела на свою блузку: точно такая же. Девушка почти в истерике вытащила руки из рукавов и бросила верхнюю одежду на землю, оглядывая себя ос всех сторон.  

Блузка была целой. Барби оглянулась по сторонам, не увидела посторонних зрителей, решительно расстегнула блузку и, схватив обеими руками, принялась жадно оглядывать. Блузка была совершенно целой.  

— Что там у тебя, клещ? — спросила Вера и вернулась к подруге.  

Галина с раздражением развела руками:  

— Самое оно, если хочешь новых нахватать. И комарики сейчас налетят, бюстгальтер со стразами не остановит…  

Барби заплакала, так и стоя возле сухого ствола, в тонких брючках и фиолетовом лифчике..  

— Не понимаете вы ничего… Это дизайнерский отрез, мне его подарили, и вот… впритык еле-еле хватило мне на блузку, но я смогла выкроить кусочек лишний на бантик моей доченьке.  

— Нечего было сиськи увеличивать, тогда и экономить не надо было бы. И не бант бы свой козявке сшила, а нормальное платье, — холодно сказала Галина. — Вообще странный вой из-за тряпки.  

— Но откуда тогда здесь этот кусочек? — Барби протянула вперед кулак с огрызком ткани.  

— Да, странно, — удивилась Вера.  

Галина демонстративно вытаращила глаза, а затем закатила их вверх.  

— Вот же дуры некоторые… Да эту ткань твой хахаль каждой бабе своей привез по рулону. Плоской на платье хватило, мелкой на костюмчик, а тебе на блузон. Пошли. На ходу оденешься.  

Вера подхватила куртку, дожидаясь, пока Барби хотя бы накинет на себя блузку.  

Но Барби снова смотрела налево, в густую чащу.  

— Там что-то розовое мелькает. Вон, видите?  

Галина уже спешила вперед, Вера с растерянностью теребила куртку, а Барби, протерев глаза, всматривалась и всматривалась в кусты.  

— И слышите? Там смех такой, будто детский.  

— Варька, не дури, — прошептала Вера.  

Но Барби, закинув волосы за спину, уже ломилась сквозь густые ветки, попискивая от колючек, впивающихся в нежную кожу.  

— Там же моя доченька, там она, там!  

Когда блондинка скрылась из виду, Вера попыталась остановить Галину, но та только отмахнулась от нее.  

— Некоторые любят привлекать к себе внимание. Ей не удалось поучить нас жизни, теперь хочет хоть таким способом показать, как она права. Знаю эту породу. Вечно учат всех, когда с парнем спать, когда замуж выходить, когда рожать, когда разводиться. Если такая умная, чего мужика не удержала? И если такая мамаша хорошая, почему трясется, будто ее дочка где-то в неприятности влипла? Какого у нее возраста девчонка-то?  

— Не знаю. — Вера призадумалась. — Маленькая, наверное.  

— И как маленькая может здесь, в лесу оказаться сама собой? Нечисто у нее что-то у нашей Барби с совестью. Либо она ее сплавила кому-то и скучает, либо оставила в ненадежных руках и волнуется, что не углядят.  

Вера вздохнула. Уж если бы у нее была маленькая дочка, она бы ее просто так ни с кем бы не бросила. Сначала научила бы стоять за себя, приемам всяким, искусствами боевым, мышцы бы накачала, натренировала бы, а потом уж и отпустила бы одну. А то вырастет какая-нибудь дурочка типа Барби, а позаботиться о ней будет некому.  

На душе было неспокойно — куда же все-таки запропастилась Барби? Могла бы и убедиться уже, что в кустах никого нет.  

— Поищу я ее, — сказала она, притормаживая и разворачиваясь.  

Галина не услышала.  

 

 

Хоть она и злилась на подругу, но бросать её не собиралась. Поэтому, не ответив Вере, Галина решила сама найти заблудшую овечку и вернуть её на правильный путь. Это казалось несложным: Галина хорошо запомнила, куда умчалась Барби за привидевшейся дочкой.  

Но кустарник, усыпанный дюймовыми колючками, оказался не тем, за которым скрылась Барби. Галина поняла это, только продравшись сквозь чащу ветвей. Хорошо, что сил хватало ломать ветки, а не просто раздвигать их, возвращаться будет проще.  

Но дальше стволы становились все плотнее. А ветви все толще, и Галина поняла, что никакая Барби перед ней здесь не проходила, да и вообще угораздило же свернуть не туда!  

Бряу! — раздалось над головой. На тонком прутике свисала большая пушистая тварь с блестящими круглыми глазами. — Мой ланч пожаловал!  

Галина постаралась выпрямиться настолько, насколько позволяла колючая крыша.  

— Это что такое тут?  

Небражно, кто бря, грабрное, кто тбры, — пробручала тварь. — Тбры корбрм.  

Галина скривилась и приняла оборонительную позицию.  

— Не люблю я упражнения языковые, — сказала она. — Всегда их пропускаю. А ну брысь!  

Брысяу-у-у! — заорала тварь, прыгая прямо в лицо девушке и впиваясь когтями в горло. — Вкрусная брысяу, свбрежрая и жбрырная!  

Еще недавно то, что с утра было Галиной, могло бы поспорить, что в ней нет ни грамма жира, только накачанная мускулатура, но теперь ей было не до этого.  

— Отвали! — схватила она тварь за шкирку, чувствуя, как что-то теплое течёт по шее вниз, на грудь и живот. — Пошла…  

Острые клыки вонзились ей в щёку, и одним движением тварь сорвала с лица Галины широкую полосу плоти, от глаза до подбородка.  

Треск её собственной разрываемой кожи и пронзительная, невозможная боль стали последним, что девушка услышала и ощутила в своей жизни.  

Грум-брум-бряу! — восторженно завершила кустарниковая кошь свою короткую трапезу.  

 

 

Чаща слегка расступилась, и Барби увеличила шаг. Обнимая себя за плечи, она металась от дерева к дереву, выкрикивая имя.  

— Нинель, Нинель, крошечка моя!  

Ее голос, отражаясь от стен леса, возвращался обратно, разбиваясь на множество стонов.  

— Где же ты? Я знаю, здесь должна быть. Или там? Вон, за деревцем, за кочкой, за той кочкой.  

Ели и осинки попадались все реже, Барби прыгала по грязно-зеленой лужайке, оступаясь с бугорков, погружаясь стройными ножками в бурую жижу.  

— Убежала, ах ты, шутница маленькая. Но мамочка знает, как тебя найти, сейчас-сейчас.  

Барби оступилась, погрузилась по колено в мерзкую водицу, но не почувствовала ни холода, ни опасности.  

— Забралась ты далеко, но от мамочки не скрыться. Ах, где тут мой хороший котёнок? — лопотала она, теряя опору и под второй ногой, плюхаясь на четвереньки и окончательно погружаясь в трясину.  

— Надо еще морду в воду опустить, — сказали ей сбоку. — Совсем красавица будешь.  

Барби нахмурилась, отгоняя наваждение, и вывернула шею, пытаясь рассмотреть собеседника.  

Зелененькая кикиморка, усевшись в пласт грязи, сложила лапки на руке и с любопытством рассматривала девушку.  

— Я тону, — сказала Барби.  

— Да уж, точно не летаешь, — засмеялась кикиморка, зачерпывая полную горстью и кидая ее на голову Барби.  

Темные комья с пятнышками рясы застряли в золотых волосах.  

— Помоги мне, пожалуйста.  

Кикиморка почесала грязной лапкой свою голову.  

— Как это? Не умею.  

Барби помнила, что надо лежать пластом и не трепыхаться, но ей хотелось вскочить и добежать до спасительного берега прямо сейчас, прямо быстро. Собрав всю свою волю, она попыталась придумать план.  

— Принеси мне вон ту ветку, а еще лучше наклони во-он то деревце, — попросила она. Чтобы указать, где находятся нужные предметы, девушка вытащила руку из воды, за что и поплатилась новой глубиной погружения. Теперь из болота торчала только голова.  

— Помогите… — заплакала она. — У меня дочка дома. Я должна выжить, должна, понимаешь?  

— Что такое дочка? — спросила кикиморка, хлопая вытаращенными глазами.  

— Это ребёнок мой…  

— У нас мать сожрёт детей, если вовремя не расплывутся, — заявила болотная нечисть. — Ты тоже хотела съесть свою дочку?  

— Господь с тобой, — уже булькая водой, ответила Барби. — Я не ем детей. Я люблю её… больше жизни.  

Болото ухнуло, заглатывая ещё кусочек её обессилившего тела. Барби запрокинула голову, чтобы ноздри оказались над водой, но это мало помогло. Она задыхалась, рот наполнился отвратительной тухлой водой, в ушах шумело. «Долго я не продержусь», — подумала она, закрывая глаза…  

 

 

Барби! — опять позвала Вера. — Барби, ну где ты?  

Подруга не отвечала. Вера огляделась: место было совсем незнакомым, как будто они здесь и не проходили. «Леший водит», — догадалась она, и сердце сжалось. Девушка повернулась и бросилась обратно.  

— Галка! Галь!  

Но той тоже и след простыл. Или Вера ушла так далеко в сторону от их маршрута, что искать было бесполезно. Страх и тоска внезапно накатили на неё, как чёрный морок.  

— Вот я и осталась одна, — прошептала она, едва сдерживая слёзы. — Что теперь? Куда ни пойди, везде найдут. Надо спрятаться и ждать.  

Приняв решение, она немного успокоилась и стала осматриваться в поисках безопасного укрытия. Странное дело: она стояла на месте, а лес словно сам менялся вокруг неё. Слева появилась незамеченная ей раньше то ли опушка, то ли полянка. Подумав, Вера двинулась туда.  

На краю поляны стоял огромный развесистый дуб со стволом в полтора обхвата толщиной. Его корни, толстые и узловатые, как уснувшие змеи, бугрились вокруг, вылезая из земли, спутываясь друг с другом.  

— Вот неплохое местечко, — вдруг поняла Вера, заметив довольно глубокую ямку между корнями. — Почти как кресло. Если сидеть тихо, со стороны меня практически не будет видно.  

Она уселась у ствола на сухую землю, покрытую слоем прошлогодних листьев и твердых желудей, поправила одежду и достала из кармана куртки небольшое чёрное устройство. Это была плоская коробочка с одной большой кнопкой и четырьмя потухшими светодиодами.  

— Проверю сигнал, — сказала сама себе Вера и нажала кнопку.  

Светодиоды замигали, потом загорелись ровно. Два горели красным, а два других — зелёным.  

— Двое осталось! — потрясённо прошептала она. — Одна я, а кто же вторая? Кто погиб? Алина? Барби? Галка? Как же это? Я же их только что видела!  

Мысль о том, что светлый дневной лес был не таким безопасным, как казался на первый взгляд, отрезвила её и от слабости, и от страха. Вжавшись в ствол дерева, она уже совсем иначе изучила полянку, сканируя прищуренными глазами каждый куст и каждый бугорок. Вера опять почувствовала себя рыжей охотницей, дочерью огня: она искала не только движение, но и проверяла, не похожи ли тени или ветки на известную ей нечисть — затаившуюся, неподвижную, ждущую. На всякий случай она положила ладонь на рукоятку ножа, и это прикосновение придало ей силы.  

— Нас всего двое! А что, в этот раз у меня есть шанс! — холодно проговорила девушка. — За второй тоже охотятся, а у меня выгодная позиция, дуб защищает спину! Жалко девчонок, но, может, это мне суждено выжить?  

И она торжествующе улыбнулась.  

Тут земля вокруг неё, между корнями, вздыбилась, вспухая и осыпаясь тёмными нарывами. От неожиданности Вера на мгновение остолбенела, потом попыталась вскочить, но не смогла: слишком глубоко она сидела, да и корни немного сдвинулись, сжав её мускулистое тело. Из земляных нарывов как будто потёк гной; но это были молочно-кремовые существа, мягкие и дряблые, со следами заросших глаз на плоских мордах. Их лапки были покрыты белыми нитями, а маленькие ротики вытягивались в трубочки, как только они выбирались из нор и поворачивались к Вере на человеческий запах.  

Грибняки, вашу мать! — заорала Вера, выдергивая руку с ножом из объятий дуба.  

Она рассекла одного, другого, третьего, она крошила живые грибы не глядя, шинковала их чистую однородную плоть. У них не было крови, не было костей, когтей и зубов, но их было так много, и все они очень хотели поцеловать Веру ротками-трубочками, впитать её запах, выпить её сок, а дерево крепко держало рыжую валькирию, так что скоро её рука опустилась в последний раз и больше не шевелилась. А грибняки всё ползли к её телу и целовали её, целовали.  

 

 

Волна брызг окатила Барби так, что вода попала и в нос; задыхаясь и чихая, она ушла в болото с головой, но из последних сил оттолкнулась и вернулась в прежнее положение. Рядом с её головой на поверхности воды появилась большая ветка берёзы. На ней было так много листьев, что она спокойно плавала, даже не намокнув. Её толстый конец остался на берегу, и это давало Барби какую-то надежду. Она ухватилась за свою последнюю соломинку и подтянулась. Болото с неохотным чавканьем отпустило сперва голову Барби, потом плечи. Тут она заметила кикиморку, приплясывающую на стволе тонкого согнутого деревца.  

— Ты ветку хотела или дерево? — спросила кикиморка.  

— Давай и дерево тоже, — не растерялась Барби.  

— Держи! — крона берёзки шлёпнулась в воду, тоже окатив девушку брызгами, но та даже не поморщилась. Схватившись за ствол, она вытягивала себя из трясины. Ладони скользили по коре, как по наждачной бумаге, ветки разрезали кожу, но Барби словно не чувствовала боли.  

— Я иду к тебе, моя девочка, — шептала она.  

— Вообще-то ты ко мне идёшь, а я тебя ам-ам, — нахально сказала кикиморка с берега. — Ты моя добыча. Мы охотимся на вас, а я и не знала, что это игра такая. Надо было тебя сразу съесть. Я маленькая ещё.  

— Хорошо, съешь, — устало согласилась Барби.  

Она всё ползла, ползла вдоль ствола деревца, пока не ощутила под ногами твердую почву. Пошатываясь, она выбралась на берег и рухнула на траву рядом с кикиморкой.  

— И как тебя есть? — растерянно спросила та.  

— Сейчас, — Барби перевернулась на спину и достала чёрную коробочку, нажала кнопку. Три красных, один зелёный. — А съесть-то не получится, — она протянула руку к зелёной твари и погладила её. — Стоп игра! Я опять победила!  

Кикиморка замерла. Она больше не была живым существом, а только пустой трёхмерной шкуркой, и та словно истончалась, выгорая на свету. Пошатываясь, Барби встала. Вся в грязи, измученная, еле живая — она при этом была совершенно счастлива.  

— Стоп игра! — закричала она, поднимая руки вверх в победном жесте. — Вай-ху! Девочки, выходите!  

На берегу показались три знакомые фигуры. Они шли с разных сторон, довольные и немного смущённые.  

— Я чуть не выиграла, — похвасталась Вера. — Мы вдвоём остались, но тут грибняки налезли целой кодлой. Кто грибняков придумал, признавайтесь?  

— Я, — сказала Алина. — А что, они такие нежные, мягкие.  

— Ага, любовнички! А ты, Галка, от чего умерла?  

— Между прочим, от котика. Не люблю я их, и вот недаром!  

Все засмеялись.  

— Котик мой, — призналась Барби. — Дочка, Нинель попросила: мама, сделай котика. Пусть он тоже поиграет с девочками.  

— Ну, я в следующий раз развернусь по миру животных, раз вы так! — Галина шутливо погрозила подругам пальцем и достала флягу с водой. — Алина, ну как, одной было легче?  

Не-а. Ещё вчера подстерегли и сожрали, — пожаловалась смуглянка. — Даже день не дали побегать. Лихо одноглазое и кикиморки.  

— А меня кикиморка спасла, представляете? — вспомнила Барби. — Больше не буду их злыми делать. Ой, девочки, вы слышите?  

— Я даже что-то вижу, — ответила Галина. — Лица на небе? И голоса? Что за хрень, а?  

— И я их вижу, — шепотом сказала Вера. — Давайте послушаем, что ли?  

 

 

Ромка отодвинулся от монитора и сладко потянулся.  

— Ничего, не расстраивайся, малыш, — сказал он. — В следующий раз попробую тебе показать пару приемчиков, может, и неплохой игрок из тебя выйдет.  

— Твоя взяла, ладно, — тощая девчонка в вытянутой майке встала с диванчика, на котором она валялась со стареньким ноутом в обнимку, и зевнула. — Под конец мне уже надоело, если честно. Не мое это. Были быть хоть парни, веселее, а то четыре бабы, одна другой страшнее…  

— Но-но! Чего это страшнее! — Рома даже обиделся. — Я старался симпатичных делать.  

— С такими буферами? С такими ляжками, что лоси мрут от зависти? С губищами «мечта дальнобойщика»?  

Ромка посмотрел на экран со статичной картинкой, на которой замерла радостная победительница.  

Губищи сожрали вместе с головой, — сказал он, оправдываясь, и, не удержавшись, добавил: — А эта все равно особенно классная вышла. Особенно в верхней части.  

Мила фыркнула и пошла в коридор, где среди желтых обоев в цветочек висело зеркало еще Ромкиной бабушки.  

— Зато моя верхняя часть стильная, — обиженно сказала девушка.  

Ромка и сам уже понял, что зря обидел подругу, но героини ему тоже нравились. Обычно во время игры он привязывался к ним, каждый персонаж имел свой характер и привычки, с ними было все понятно, не надо уговаривать, не надо ничему учить. Та же Милка, вон, даже суп варить толком не умеет.  

— И готовлю я хорошо! — крикнула Мила из коридора.  

«Сходить и ее обнять ее, что ли», — подумал Ромка.  

Барби на экране подмигнула ему.  

Ромка протер глаза.  

На экране уже четыре девушки стояли в центре поляны, сосредоточенно глядя в камеру.  

Вдруг рыжая указала на него пальцем. Ромка потыкал в клавиши и подергал мышкой.  

— Вот шит, игра зависла. Ни выйти не могу, ни перезагрузить.  

— Это пролитая кровища налипла изнутри и все склеила, — прохихикала Милка из коридора. Сейчас, с подкрашенными губками и подведенными глазками, она казалась себе неотразимой, а выдуманные соперницы уже не так бесили.  

Она вернулась в комнату и заглянула в ноут.  

— Ох, ну и шлюха же эта блондинка! Ты зачем её включил крупным планом? Думаешь, я не насмотрелась? Сиське, жопа, ноги, ещё и платиновые кудри — вылитая барби! А ты ей зачем-то дочку придумал! Запомни, мальчик: у таких дочек не бывает. Это просто безмозглая секс-машина! — а про себя подумала: «Пора учить его в женщинах разбираться!»  

 

 

— Сама ты шлюха! — не выдержав, Галина размахнулась и швырнула флягу в небо. К её удивлению, та не упала на землю, а скрылась где-то рядом с полупрозрачным лицом. — Я в бога не верю, особенно в такого, который с неба смотрит! Кто скажет, что это?  

— Девчонка сказала, что пацан нас создал. Не понимаю, — призналась Вера. — В голове не укладывается.  

— Как мы создаем нечисть перед каждой игрой? — тихо спросила Алина. — Это похоже на бред!  

— Она сказала, что я секс-машина, и у меня нету дочки… Нету моей маленькой Нинель, котёночка, никогда не было… Вы понимаете? — истошно заорала Барби, бросаясь Вере на грудь. — Никогда не было! Это всё иллюзия, как нечисть верит, что охотится на нас, так и у нас ничего настоящего нет и не было! Мы тоже три-дэ оболочки, сухие шкурки, они выключат компьютер, и нас больше не будет! Моей дочки не будет! Зачем я живу? А я и не живу! Я не человек, не мать, даже не шлюха! Меня просто нет! Я не хочу так! Я жить хочу, я хочу дочку, я хочу обратно домой… я уже даже не помню свой дом… — она прижала руки к груди, потом с силой ударила сама себя кулаками по лбу. — Вспоминай, вспоминай, дура! Нечего вспоминать, ничего нет! Зачем мне такая жизнь, девочки?  

Внезапно успокоившись, Барби обвела взглядом подруг. По её лицу из рассечённого лба текла кровь, губы дрожали.  

— У тебя кровь не останавливается, — с удивлением сказала Алина, но остальные сразу шикнули на неё: мол, замолчи, не лезь с такой ерундой. Вера сделала шаг вперёд, чтобы обнять Барби, но та молча отстранилась и отступила к болоту.  

— Прощайте, девочки, — безучастно сказала она и, повернувшись, в два больших прыжка оказалась в глубине трясины. На этот раз она не боролась за жизнь, а с размаху бросилась в тухлую воду и, почувствовав, что погружается, с силой выдохнула весь оставшийся в лёгких воздух. Красные обручи сжали её голову и грудь, сердце — не настоящее, компьютерное сердце — трепыхнулось и остановилось навечно.  

Барби! — изумлённо позвала Вера. — Барби, выходи! — она достала пульт и нажала кнопку. — Игра закончена, выходи, Барби!  

— Вера, — Алина подошла, обняла Веру. — Это была не игра.  

— Но мы же не умираем!  

— Что-то изменилось. На небе у нас тоже раньше лиц не было.  

— Игра не закончилась, — вдруг зло сказала подошедшая к кромке воды Галина. — Кажется, наши с ними игры соединились, и этим надо воспользоваться! Моя фляга улетела в небо и не вернулась. Посмотрите вон туда, на край леса. Кажется, он какой-то прозрачный? Там есть проход!  

Она наклонилась, опустила пальцы в грязь и провела по лицу, рисуя две чёрные полосы. Теперь она была похожа не на галку, а на коршуна.  

— Кто со мной? Я хочу отомстить за Барби.  

 

 

Вот так все мужики: на словах любят умных, а на деле — подавай им грудастых блондинок. И орлы они только в вирте, а на деле... Так и есть, вместо того, чтобы задержать ее и с пользой провести свободный часок, он снова пялится в экран. Хорошо, что на свете много других дел, кроме Ромкиной ерундистики. Намекать ему на гениальную идею у Милки особого желания не было — о таких вещах настоящий мужик должен сам догадаться. Поэтому она выскочила на лестничную клетку и уже оттуда буркнула:  

— Я побежала!  

— Ага, давай, — прошептал Ромка, упрямо пытаясь перезагрузиться.  

— Слушай, Мил,— сказал он через несколько минут, забыв, что подружка ушла, — я ничего не понимаю. Блондинка утопилась, представляешь? Это ж невозможно! Игра совсем не про это! И не могу её восстановить. Системный глюк какой-то. Странно, никто из ребят не говорил…  

Грудастая кореяночка заняла изображением своей самой прекрасной части тела весь экран, будто пытаясь выбраться наружу.  

— Я не пролезаю, — с досадой сказала она.  

— Дай я попробую!  

Ее отпихнула худенькая гибкая брюнетка с двумя темными полосами на лице, как у спецназовца. У этой трюк получился с первой попытки.  

— Гоп! — весело воскликнула она, спрыгивая на пол Ромкиной комнаты. — А кого я поймала? Кто у нас тут такой сонненький мягкий гиппопотамчик в пижамке?  

Кореянка досадливо закряхтела и стукнула кулаком по столу.  

— Алин, не тупи, иди за Веркой, там удобнее, — проворковала брюнетка, разбивая пивную бутылку о ножку компьютерного стола. — А я тут пока поиграю со сладеньким мальчиком. Как ты больше любишь, дорогой? Скальпом внутрь или кишками наружу?  

Ромка бросился к входной двери, на ходу сбрасывая шлепки. Ему казалось, что босиком он убежит дальше.  

В коридоре он зацепился ногой за Милкину сумочку, успев отметить, что забываха снова в своём репертуаре, но теперь ему уже не казалось важной мысль на тему, вернётся она к вечеру или нет.  

Дверь услужливо распахнулась сама. На пороге стояла гигантская рыжая баба.  

— Стоять!  

В одной руке баба держала нож, а в другой отрубленную голову.  

Изо рта Милы медленно капали большие рубиновые капли.  

А из глаз слёзки.