k013 Район Золотая роща

 

   

   

 

    На почте Чукки служил уже больше года, и появление двух полицейских оказалось самым значимым событием в его карьере.

    Филумена, начальник отделения связи, она же заведующая отделом доставки, она же бригадир, под началом которого бригада в составе самого Чукки и кошки Марты, незваным гостям удивилась, но виду не показала.

    — Господа Мрын-Обра и Азина? — только и переспросила она, заливая воду в чайник. Печенье, пара мятных пряников и десяток карамелек уже возникли на блюде с орнаментов из васильков.

    — Именно так, — подтвердил старший полицейский, высокий колоритный дядя с задорно закрученными усиками. — Федор Мрын-Обра и Полина Азина. Мы нуждаемся в вашей помощи.

    Филумена, несмотря на полноту, двигаться проворно умела и любила. В руках у гостей уже оказались чашки с блюдцами, а на столе перед ними красовался негласно запрещенный сахар (Филумене нельзя по здоровью, а Чукки она не давала сладкой жизни из вредности) и свежий лимон, нарезанный толстыми ломтями.

    Полина Азина к угощению осталась равнодушна — так и стояла в дверях: ноги на ширине плеч, руки за спиной, черные очки на затылок, губы в узкую щель, глаза с прищуром. Чукки она настораживала, серьезная слишком. Чужая.

    Все, кто живет снаружи — чужие и загадочные. Говорят, что они точно такие же, в газетах их снимки, по телевидению их выступления, но вот так запросто увидеть их вблизи — это в первый раз.

    — Так зачем мы вам понадобились, уважаемые Обра и Азина? — когда Филумена начинала растягивать слова, казалось, что она издевается. Пришлые полицейские не были исключением: Мрын-Обра поморщился, а Азина, хоть и осталась невозмутимой на лицо, пару раз сжала и распустила кулаки. Чукки постарался убедить себя, что это у нее такой род зарядки, позволительный во время принятия стойки.

    — Письмо, — сказал Федор, отодвигая предложенную чашку и вынимая из планшета толстый конверт. — Матрешка.

    — Да ну? — Филумена поспешно вытерла руки о белоснежный платочек и сдвинула Марту со стола. — Разрешите?

    — Пожалуйста.

    Филумена положила конверт адресом вверх и нахмурилась.

    — Отправлено в Золотую рощу пять дней назад неизвестным то ли бедным, то ли хитрым человеком: конверт, марка и наклейки для надписей куплены по отдельности. Кроме того, — она провела пальцем по карандашной пометке, оставляя серый след, — письмо было предварительно взвешено в другом отделении, возможно, чтобы уточнить стоимость марок.

    Чукки не удержался и встрял:

    — Значит, бедняк. Боялся, что не хватит. Вон, — добавил он, заглядывая через плечо начальницы, — он даже собирал их вразнобой, на пятирублевках то пушные зверьки, то парусники.

    — Или не хотел, чтобы его запомнили. Поэтому купил пустой конверт и марки в разных местах, возможно, даже в магазине с самообслуживанием.

    Филумена пожала плечами.

    — Раз письмо отправлено с пометкой «Многоадресатное», документы отправителя не требуются. Достаточно опустить в ящик. Обычно так посылают рекламу или пробные тестовые задания для заочной сдачи экзаменов.

    — Вы знаете первого человека из тех, кому оно адресовано? — спросил Федор, глазея на Марту. Та, в отличие от Чукки, перед приезжими не робела, поэтому рассматривала Федора с завидным нахальством.

    — Диана Берта Картышева? — Филумена отложила конверт и закатила глаза. — Одна из наших старейших жительниц. Из тех, кто остались, потому что коренные... Ну, вы понимаете. Впрочем, не сомневаюсь, что вы и сами изучили ее досье.

    — Поэтому мы и здесь, — пояснил Федор. — Картышева известна своими однозначными взглядами на мир снаружи. «Зло, грязь и пустота». Она — одна из тех, кто отказался переселяться, несмотря ни на какие соблазны и посулы. В сети она ведет активную переписку с любителями вязания, но и им не устает напоминать о своем мнении. Ее считают чудачкой и любят за острый язычок и новые виды петель, но наше ведомство и соседние... Мы считаем, что она связана с неким Ополчением.

    Марта подошла к Полине Азиной и выгнула спину, попытавшись потереться о ногу в тяжелом ботинке. Полина бросила на нее короткий взгляд, но не пошевелилась, чем вызвала удивление Чукки: кошку обычно либо глядят, либо отпихивают.

    — Ополчение? — устно усмехнулась Филумена. — Знаешь, сынок, — вдруг тепло и доверительно произнесла она, — сдается мне, командировка ваша зряшная. Что бы ни было прислано милейшей Диане Берте, на политике мира вне Золотой рощи это никак не отразится. Как, впрочем, и на нашей внутренней жизни.

    — Мы обязаны проверить, — жестко сказал Федор. — Сами понимаете, в сохранности Золотой рощи заинтересованы и правительство, и богатейшие компании столицы. Бунт, брожение и разборки недопустимы.

    — Какой красавец! — всплеснула руками Филумена, любуясь суровым Федором не в пример более искренне, чем Марта. — Конечно, конечно, вы обязаны проверить, понимаю. Могу распечатать вам подробную карту с адресом, у вас же белое пятно на месте нашего района, так? Или набросать схему на листочке, чтобы нагляднее? Или хотите, Чукки вас проводит, мальчику надо активнее двигаться, а телеграммы у нас столь редки...

    — Мы воспользуемся услугами проводника, — сказал Федор, перекинувшись с напарницей слабоуловимым взглядом.

    

 

    ***

 

    — Почему же она золотая? — бормотал Федор, с нескрываемым любопытством оглядываясь по сторонам.

    Чукки попытался рассмотреть родной район глазами чужака. Вот если бы он вырос не здесь, а среди мутного и серого города, полного спешащих по своим делам людей, что первое привлекло бы внимание?

    Пустота на улицах. Их всего-то три, одна по кругу, две поперек. На каждой по два-три десятка многоквартирных домов, а людей... Где-то по пять семей на дом, где-то по одному человеку. Вон Диана Берта одна живет, а сам Чукки родом из двора, где вечером в доброй трети окон горит свет.

    Что еще? Свежий воздух. Там, снаружи, он все равно как в курилке с отключенной вытяжкой. Курилка в Золотой роще одна, пользуется популярностью у старших жителей, а Чукки ходил с отцом один раз, в день совершеннолетия, чтобы навсегда пропитаться отвращением.

    Федор несколько раз по-детски задрал голову, вглядываясь в голубое небо, и Чукки еле удержался, чтоб не поделится знанием: в прошлом году мэрия выделила новые пушки и турбины для разгона смога с границы района, а основного оборудования для обеспечения чистоты и свежести хватит еще на несколько столетий. И купол для экстренного укрытия Золотой рощи от Любой-Хрени-Налетевшей-Не-Пойми-Откуда все еще в рабочем состоянии, хотя воздвигали его всего два раза: во время городских пожаров позапрошлого года летом и во время ледяного дождя в год десятилетия Чукки.

    Асфальт тоже почти вечный — его положили пятьдесят лет назад, а до сих пор ни одной трещинки. С ним ничего не происходит ни в жару, ни в холод, и Чукки знал, что снаружи об этом покрытии ходят легенды. Сам он, как ни напрягался, вздувшееся полотно или ямы с рваными краями представить не мог, а ровными серыми полами улиц гордился так, будто сам принимал участие в их укладке.

    Перед прямоугольником газона и первым попавшимся фонтаном Федор не удержался, остановился, потрогал траву, сунул палец в воду.

    — Можно пить и умываться, — осмелился подсказать Чукки.

    Полицейский смущенно спрятал руки за спину.

    Полина Азина их оттуда не вынимала. На ребячества напарника смотрела скептически, на самого Чукки внимания не обращала.

    Неужели ее ничего не удивляло? Ни нарядные, затейливо изогнутые трехэтажные домики, ни расписные лавочки, ни кованые фонари?

    — О, смотри, что у них еще идет! — Федор махнул в сторону афиши кинотеатра. — «Невообразимое путешествие Нэтти Грачевской». Это же такое старье... Сейчас соображу... Я его видел после первого повышения в звании... Да фильму лет пятнадцать уже.

    — Не такое уж и старье, — с обидой возразил Чукки, — я на нем вырос, и старший брат мой. А мама до сих пор смотрит, когда ничего интересного нет. Говорит, что это единственный настоящий фильм. А папе Нэтти Грачевская нравится, он ради нее смотрит. Особенно сцены, где она в мокрой одежде под водопадом купается, и где обезьяны ее за край платья хватают и одежду рвут, а она голая удирает от них по нижнему ярусу джунглей...

    — Действительно, старье, — перебила его Полина. Голос у нее оказался низкий и вкрадчивый. — Странно, что вы тут о нем помните.

    — Эффект курортного города? — предположил Федор, отвернувшись от афиши. — Предлагают к просмотру то, что заведомо пользуется всеобщей любовью и соберет зал как минимум из двух человек. Остальное они посмотрят дома сами. Угадал? А, Чикки, или как тебя там?

    — Александр меня зовут, — пробормотал Чукки. — Но у нас молодежь предпочитает клички, они у каждого свои и сразу понятно, кто к кому обращается... А в кино ходят парочки. Сходили на «Нэтти» — значит, готовимся к свадьбе.

    Полина хмыкнула.

    — Это не смешно... Это, — Чукки замялся, подыскивая слова для этой хмурой чужой тетки, которой невозможно объяснить, как живут последние жители Золотой рощи, — как путешествие молодоженов. Ну, как бы вместо него. Вот, облетели весь земной шар, побывали в разных уголках, повидали диковинных зверей и чудные горы-леса. И все это у них будто уже было. Потом месяц в люксе гостиницы — и снова на работу. Кто-то все-таки уезжает, говорит, что не может жить в уютной коробочке, а остальные трусят и остаются. У вас там страшно.

    — Иногда просто выйти на работу и вернуться домой к старым соседям — уже храбрость, — холодно сказала Полина.

    

 

    ***

 

    Диана Берта встретила их сердитой и нахохлившейся. Эта благообразная старушка не приняла никаких попыток к задушевному разговору. Она попросила их выйти за порог, чтобы ее квартирка не пропитывалась запахами гари и копоти «засаленной столицы», которые исходили от мундира гостей. Затем выскочила на лестницу с ножницами в руках, рявкнула на Чукки, что он зарос, и если бы он не знал, что гранд-дама не склонна к неразумным поступкам, подумал бы, что она прямо сейчас вот этими ножницами отхватит ему чуб.

    — Не стоит так волноваться, — попытался успокоить ее Федор. — Мы всего лишь хотим узнать улицу, дом и имя следующего адресата.

    — Рассказывайте мне тут! — задиристо воскликнула Диана Берта. — Копаете, копаете... Думаете, меня вот так можно взять, напугать и выселить? Не на такую напали. Я знаю, что у вас там снаружи жизни давно нет, только многочасовой труд до изнеможения. И питаетесь вы только размоченными галетами с вкусовыми добавками. И у нас хотите все отнять, вон, новую бучу замутили...

    — Нормально мы питаемся, — вяло возразил Федор, поправляя впивающийся в живот ремень.

    — Суррогаты. Эрзац, — отрезала Диана Берта и ткнула пальцем в грудь Полины. — И тут сплошные заменители. Тьфу.

    Чукки покраснел, а Федор, который, скорее всего, в приватной беседе и сам любил пошутить над бюстом напарницы, строго прервал гражданку Картышеву.

    — Не отвлекайтесь. Вскрывайте конверт.

    — Ага, задело? — съехидничала старушка, нарочито медленно отрезая тоненькую полоску бумаги. — Значит, права я. Вот когда вы в последний раз помидорчик настоящий ели? Влажный, в капельках, только из теплицы? А молочко парное? А маслице свежесбитое?

    — С прошлой зарплаты жене и детям покупал, — не удержался Федор. — А вас послушать, так у вас коровы сливками доятся.

    Диана Берта поджала губы, скомкала отрезанную бумажку и вытянула внутренний конверт.

    — Учителю Ди? — прочитал Федор, забирая его.

    — О да, — хихикнула Диана Берта. — Давайте, идите к нему, послушайте, что скажет. Только эту с собой не ведите, — она вновь ткнула пальцем в Полину, — он крашеных куриц не любит. И его так просто не возьмешь. Наш человек, настоящий.

    Настроение у нее явно улучшилось.

    — Мы еще хотели спросить, известно ли вам что-нибудь об Ополчении, — подала голос Полина.

    Диана Берта с хихиканьем скрутила две маленькие фиги и сунула ей под нос.

    — Никто вам об этом не расскажет. Хоть допросами мучайте, хоть пытайте.

    Полицейские вместе с Чукки уже покинули негостеприимный подъезд, когда Диана Берта высунулась из окна до пояса и прокричала на всю улицу, с презрением оттягивая пальчиками верхнюю часть халатика:

    — А ела бы наши сливки, и тут бы все само выросло, и мозгов бы прибавилось, глупые вопросы не задавала бы.

    

 

    ***

 

    — Обычно она добрая, — заступался за соседку Чукки. — Чаем с конфетами угощает, истории о жизни в районе до изоляции рассказывает...

    — И ты, уши развесив, слушаешь, — фыркнул Федор. — Почитать в книгах или по поисковикам самому нельзя.

    — Она интереснее говорит. Там только цифры...

    — И буквы.

    — И буквы, — не поддался на подначку Чукки. — А бабушка Диана, она о жизни же. Что как пахло, когда цвело, что они ели, когда с моря улов привозили. Даже о вкусе устриц...

    — Спорила? — спросила Полина.

    — Спорила, да. Мы же их никто никогда не ел, но представить можем.

    Про устриц Федору явно было неинтересно, и он сменил тему.

    — А где сама Золотая роща?

    — Вон, за тем поворотом виднеется. Точнее, то, что осталось. Раньше она огромная была, а когда район возводили, ее подровняли. Хорошо так подровняли, до размеров скверика.

    Федор прищурился и вытянул шею.

    — Почему же Золотая? Для рекламы? Сейчас я вижу что-то зелененькое на белом.

    — Это березы, — пояснил Чукки. — А сейчас конец апреля, листья только-только хотят развернуться. Потом будут ярко-зеленые, потом темнее. К осени превратятся в золотые и начнут падать. Будет красиво, приезжайте. И сейчас тоже красиво, но иначе. Пойдем посмотрим?

    — Давай вначале все же выполним свой долг, — мягко сказал Федор. — Мы сейчас навестим Учителя Ди...

    — И зимой красотища, когда они снегом накрываются. Каждая черная веточка в белой пушистой фате.

    Эти образы, судя по выражению лица полицейского, ничего ему не говорили. Кошку он узнал, изображение попадалось. А березу — нет. Березы мимо.

    «Интересно, — думал Чукки, — а Полина почему молчит? Работа тяжелая? Дети, дом, нехватка денег? Совсем нет дела до маленького чуда — березовой рощи? Поэтов в школе не проходила? Никуда на экскурсии не выбиралась? Ну ладно, наш район уже тогда от чужаков закрыт был, но мини-музеи? Каникулы? Отпуск? Или и в самом деле, как говорит бабушка Диана, там у них уже ничего не осталось? Койка-душ-лифт-метро-работа-обратно-до-койки?»

    — Смешной ты пацан, Александр, — резюмировал Федор. — Зима, весна, осень... Что ты кроме этих веток видишь? Пыль на почте? Почему не учишься дальше? Почему не уезжаешь?

    Вот теперь и Чукки вслед за Дианой Бертой начал подозревать провокацию. Зачем учиться, если люди с высшим образованием работу в Роще находят с трудом. Есть несколько врачей разной специализации, есть учителя, агрономы и зоотехники, есть ветеринар, есть инженеры-коммунальщики, есть актеры театра... А остальных куда девать? Уезжать? Но это один раз и навсегда. А там непонятно что, но точно известно, что грязное, тесное и неприветливое. Но разве им, всю жизнь прожившим в городе, это объяснишь?

    — Мамку жалко, скучать будет, — сказал Чукки, и Федор не стал настаивать, видно, списав собеседника со счетов полноценных современных людей. А может быть, принял аргумент.

    

 

    ***

 

    К Учителю Ди пошел только один Федор, так как к предупреждению Дианы Берты они все-таки решили прислушаться.

    Чукки остался с Полиной и попытался развлечь ее нехитрыми рассказами о достижениях района. Он поведал ей о государственном ордене, которым были награждены проектировщики, перечислил материалы, примененные только один раз, — ни один производитель не решился продолжать гнать из них настолько неизнашиваемые изделия... Похвастался своими предками, которым посчастливилось приобрести или купить здесь квартиры. Маленький рай, город несостоявшегося будущего, уцелевший лишь благодаря чудесам жадности: освободить лакомый кусочек от построек нетрудно, уничтожить выверенное, вылизанное, высчитанное, обжитое и ухоженное можно быстро, но выяснить, кому именно предстоит это сделать, до сих пор не получается. Выкупить в одни лапы — не выходит. А делить... Поделить-то можно, но ценность сразу падает в ноль, потому что за поддержку границы в этом случае никто конкретный отвечать не будет и район быстро превратится в еще один замусоленный и заставленный спутник столицы. Его держали в действующем виде и последних жителей выметать особо не спешили: пока они тут потихонечку существовали, район оставался живым и дышащим, в него можно было что-то вкладывать, им можно было пользоваться, как разменной монетой в политических интригах и закулисных играх. Пустой и выключенный — он бы быстро превратился в холодный призрак развалин, полный бродяг и всякого нехорошего сброда.

    Чукки и сам не заметил, когда уже не только он прояснял Полине подробности, а она открывала ему глаза, что именно с ними происходит.

    Сколько именно их осталось, согласно статистике. Кто из упрямства, кто от страха перемен. Кто просто привязан к этим местам, а кто относится к неудачникам, которым страшно пуститься в самостоятельную жизнь снаружи. Как все они нужны району сейчас, чтобы ухаживать за ним, и как их всех выдуют за его пределы в момент, когда судьба маленького градостроительного чуда наконец решится.

    — Вы много о нас знаете, — удивился Чукки.

    — Трудно искать корни никому снаружи неведомого Ополчения, не зная ничего о местах, в которых оно выросло, — без тени улыбки сказала Полина.

    Чукки хотел еще спросить ее о шансах, которые они имеют на ближайший десяток лет, но их беседу прервал крик Федора:

    — Стоять, стрелять буду!

    Неловко переваливаясь, полицейский гнался за щуплым парнишкой, размахивающим дамской сумочкой.

    — Он что, взлететь пытается? — спросил Чукки.

    — Техника бега такая, — спокойно ответила Полина, вставая. — Балансирует. Повороты, опять же, легче даются. А мой коллега бежит неправильно, но при его сложении и малоподвижном образе жизни трудно иначе развить большую скорость...

    — Вы не будете помогать? — удивился Чукки. Сам он с того места, где они сидели, мог бы без труда двинуться наперерез.

    Но Полина ему не ответила. Она дождалась, пока воришка свернул в арку между домами, и только потом побежала по поперечной улице, безошибочно определив, что свернуть в сторону круглой «кольцевой» надо через два квартала.

    К моменту, когда парень с сумочкой выскочил из выложенной мозаикой арки, Полина уже ждала его.

    Вор полетел головой вперед в миниатюрные мусорные баки, ручку добычи Полина намотала себе на предплечье, а подоспевшего и рассвирепевшего Федора она остановила, потянув его за рукав рубашки.

    — Оставь. Никуда он не денется.

    — Его надо отвести в участок.

    — Участковый, если надо, сам найдет его и проведет беседу.

    — А как он узнает, кого искать?

    — По нашему описанию.

    — Но он может спрятаться! Вон сколько квартир пустует.

    — Не может. Все на охране. Ты не хуже меня знаешь, что здесь мародерство недопустимо.

    Чукки и вор переводили взгляд с одного на другого и чувствовали себя неловко. Второму не было смысла бежать, первый вообще ничего не понимал.

    — Давай хоть имя его запишем.

    — Зачем?

    Федор растерялся, но отступил. Он тяжело дышал, хотел согнуться, тоже мало что понимал, но старательно держал марку.

    Воришка поправил поваленные металлические цилиндры и поспешно ретировался, словно не веря своим глазам.

    — Иногда я тебя не понимаю, — пробурчал Федор.

    — Где письмо? — спросила Полина, открывая трофейную сумочку, разглядывая содержимое и извлекая из кармашка конфетку.

    Федор отдал ей конверт и получил в обмен на него злополучную сумку.

    — Но она пустая! Что... Только конфеты?

    — Свефые, кфтати, — сказала Полина, рассасывая леденец и выкидывая фантик в бак под номером три.

    Федор растеряно покрутил в руках сумочку.

    — Попытка отвлечь нас? Или завладеть письмом?

    — Глупая инсценировка.

    — В участок пойдем?

    — А смысл?

    Чукки показалось, что этот «а смысл» с вопросительным знаком в конце выбит у нее на родовом гербе и является фамильным девизом.

    — Мелочь, конечно... Нам-то выгоды никакой, но хоть тут «палку» засчитают.

    — Тут живут в другой валюте, — сказала Полина, забирая сумку и укладывая ее в один из стеклянных ящиков с захлопывающимися замками, расположенный рядом с урнами. — Им не надо раскрывать лишние преступления, потому что официально у них ничего не происходит.

    — Но мы же видели...

    — Ерунда. Дама, которую он обчистил на твоих глазах, либо его мать, либо тетя. Когда я отнимала сумку — он предпочел отпустить ее, но не порвать тонкую кожу. Значит, хотел сохранить. Вот пусть теперь, — она удовлетворенно хмыкнула и хлопнула по прозрачному ящику, — платит за это монетку.

    Федор развел руками, признавая ее правоту, и миролюбиво улыбнулся:

    — Ладно, не будем отвлекаться. Ты только скажи, что за фигня с ящиками и цилиндриками? Я знаю только две системы сортировки мусора: «Стекло-бумага-металл» и «Съедобное-несъедобное», а тут...

    Чукки выступил вперед:

    — Полина Азина может всех тонкостей не знать, а вот мы здесь заучили наизусть. Давайте расскажу. Такого точно больше нигде нет! У нас сортируется все: Бумага, картон, бумага с пластиком (упаковки), жесть, батарейки, градусники, бытовые приборы, текстиль одежда, текстиль отделочные ткани, лампочки, овощи, хлебобулочные, прочее просроченное, яичная скорлупа, рыбьи кости, птичьи кости, животные кости...

    — Хватит! — взмолился Федор. — Их больше двадцати, я все равно спутаю, хоть с номерами, хоть с картинками. Ящик-то зачем?

    — Ящики для чего-то хорошего, но хозяевам по разным причинам уже неподходящего. В ящике вещь не портится до тех пор, пока ее не купит желающий за любую сумму. Дверца открывается после приема монеты любого достоинства. Кому понравится — не пожалеет бросить и приобрести.

    — Мелочность какая, — сказал Федор.

    — Разум! — хором воскликнули Чукки и Полина.

    

 

    ***

 

    Третьего адресата звали Большой Джо с Большой собакой.

    Чукки сказал, что так зовут мальчишку, любителя сетевых игр, чья мама — парикмахер, а папа — чистильщик обуви. Сам Джо — по регистрационному имени Ванечка Волчин — был известен и за пределами Золотой рощи как переходящий из одной популярной игры в другую очень удачливый игрок.

    Этому персонажу ни Полина, ни Федор не удивились, так как уже встречали его досье. Но к уже известной им информации Чукки почти ничего добавить не мог, так как сам компьютерным играм предпочитал футбол или баскетбол, потому с Большим Джо, грозой виртуальных кредиток и рейтингов, никак не пересекался.

    Учитель Ди, который вскрывал конверт при Федоре, тоже ничего говорить не стал. Полицию он уже ждал, слухи по району распространяются быстро, но на этом дело и закончилось. Про Ополчение не слышал, а если слышал, то не сказал бы, а если бы и сказал, то всем, кто пришел из жирной темноты, понять счастье жизни на чистом маленьком островке невозможно. Федор попытался воззвать к разуму образованного человека и напомнить, что сам по себе, без обеспечения со стороны жителей жирной вонючей темноты, район существовать не смог, а раз так, то представители оттуда вполне понимают основные мысли местных...

    Но учитель Ди, гордо величающий себя универсалом по всем школьным предметам, искать разъясняющие слова отказался и невежливо вытолкал Федора из своей квартирки, в которой тот и так еле помещался.

    — Странное ощущение, — делился он с Полиной. — Все тут вроде хорошо и уютно, прямо садись и наслаждайся жизнью, но что-то не так. Вот мы с семьей набились в старую трешку без ремонта, я, жена, дети и тесть с тещей, повернуться негде, обои лохмотьями, в потолке дыра, но как-то живем. А тут — почти шикарно, предметы всякие забавные, пыль не заводится, грязь сама убегает, ящички-полочки, все для комфорта, но кажется мелко. Были б деньги — слепить из нескольких квартир одну или преобразовать подъезд в личный домик...

    — Не ты первый с этими вопросами. Уют Рощи оказался мелковат для людей с деньгами. Все хорошо, но не по чину. Как устаревшая модель машины или платье с немодной молнией. Пользоваться можно, но всем понятно, что это не последний писк, и вообще уже давно никакой не писк.

    — Угу. Мечта позапрошлого века, — согласился Федор. — Чистильщик обуви при каждом доме, идеальная сортировка мусора, банановый автомат на каждом углу. Вот почему банан?

    Федор стукнул кулаком по будке, из лотка которой тут же вывалилась желтая гроздь.

    — Потому что его можно не мыть, — ответила Полина, — он дешёв и утоляет голод.

    

 

    ***

 

    Большой Джо, тощий мальчишка в линялых джинсах и клетчатой рубашке, щурился, открывая им дверь, а Большая собака, ярко-рыжая и лохматая, радостно прыгала вокруг гостей и норовила лизнуть кого-нибудь в нос. Чукки и Федор попались быстро, Полина увернулась.

    — Ничего себе зверюга, — не удержался Федор, вытирая лицо рукавом. — Можно мне пойти умыться?

    Большой Джо хихикнул:

    — И под этим предлогом вы будете искать у меня в ванной Ополчение?

    — Нет, — ответила за Федора Полина, никак не реагируя на быстро теряющую к ней интерес Большую собаку, которая переключилась на переминающегося в дверях Чукки. — Ополчение я буду искать в твоем компьютере.

    — Не имеете права, — неуверенно возразил мальчишка.

    Чукки испытывал к нему что-то вроде солидарности: земляк все же. Сидит у себя дома, занимается любимым делом, а тут они вваливаются с такими заявлениями...

    С чего начинали? С письма. Вот пусть письмо и вскрывают, а потом убираются. А то полезли по квартире шарить, один в туалете булькает, вторая уже руки к клавиатуре протянула...

    И от Большой собаки толку мало, прыгает да ластится.

    — Не надо рыться, настройки собьете... я сам отдам список.

    Из ванной раздался громкий хрюк, сопровождаемый всхлипами и звуками сморкания.

    — Ваш напарник — аллергик? — спросил Большой Джо.

    — Выходит, что да, — ответила Полина, выхватывая из принтера листки со списками. — Ты всех, что ли, мне сдаешь?

    — А вам его совсем-совсем не жалко? Плохо же человеку.

    — А тебе твоих друзей по Ополчению совсем не жалко? — передразнила Полина. — Ты же понимаешь, что всех их будут тщательно изучать...

    — Изучайте на здоровье, — весело ответил мальчишка. — Если еще не в курсе, что мы все благонадежные.

    В ванной что-то брякнуло и зашуршало бумажными полотенцами.

    — Ду чдо дам? — спросил Федор, появляясь в комнате Большого Джо со свернутым рулоном около лица.

    — Перечень всех жителей района, — ответила Полина, тыча в номер последней строки. — Это число совпадает с данными последней переписи. Тебе нельзя заводить собаку, ты знаешь?

    — Эдо сущесдво я вижу в пербый даз. Как высадка на ддугую бланету, чесдное слобо. Дадеюсь, больде дикогда...

    — Потерпи чуть-чуть. Мальчик должен вскрыть конверт на глазах у нас обоих. Чукки, ты тоже подойди, будешь свидетелем.

    — Меня даже родная сестра на свадьбу свидетелем не позвала, а вы... Ой, что за ерунда? Это... Шутка?

    Из разорванного Большим Джо конверта вылетел засушенный лист. Желтый, с изрезанными зубчиком краями, с тонкими прожилками и буроватой изнанкой. Большая собака попробовала хапнуть его зубами, но Полина перехватила ее и оттащила за шею, почти насильно усадив на пол.

    Глаза Большого Джо превратились в круглые плошки.

    — Береза, — сказал он.

    — Похоже на то, — подтвердил Чукки.

    — Настоящая?

    Джо с осторожностью поднял листок, положил его к себе на раскрытую ладонь и поднес к носу.

    — Пахнет прелым, — сморщился он. — Хоть и хорошо высушена. Что там еще?

    Он потряс конверт над рукой и с весельем обнаружил выпавшего с опозданием бурого мохнатого червячка.

    — Чдо да гадосдь? — вновь расчихался Федор.

    — Сережка. Березовая сережка. Свежими они необычайно красивы, — пояснил Чукки.

    — Ярко-зеленые, — добавил Большой Джо.

    — Дадолбади двоиби «кдасибыми»! — заорал Федор, отпрыгивая от письма и перешагивая Большую собаку.

    — Открой окно и дыши воздухом оттуда, — подсказала Полина. — Скажи мне теперь, Большой Джо, почему ты так развеселился содержимому.

    Мальчик счастливо улыбался.

    — Я не знаю, кто послал это нам, но догадываюсь, зачем он это сделал.

    — И зачем же?

    — Да чтобы показать, что есть, есть натуральная жизнь снаружи! Что не остались последние березы только у нас в роще, а растут где-то еще. И отправил этот таинственный некто письмо не просто так, а нам, главарям и лидерам Ополчения! Потому что лист разрушится, но мне поверят на слово: я видел его! И сейчас вижу! И он настоящий, раз ваш друг от него чихает!

    — Моему другу хватило бы и твоей настоящей собаки, — сказала Полина. — Но что вы теперь будете предпринимать?

    — Не знаю... — Большой Джо призадумался, но глаза его блестели так озорно, будто он уже на что-то решился. — На митинг сегодня возьму, речь толкну... Нет, здорово ж. Кстати, я, наверное, единственный, кто, совсем не верил вашим передачам и репортажам. Хотел. Как и все, хотел, но не мог поверить.

    Полина покачала головой:

    — Тяжело жить ярым скептиком в столь юном возрасте.

    — Не говорите. Сам удивляюсь, как я до сих пор от тоски не сдох. Я же, — он оглянулся на Чукки, словно прикидывая, можно ли при нем говорить начистоту, — даже в фильм про путешествие Нэтти не верил. У нас он у каждого в доме на почетном месте стоит, мы и в кинотеатр на него регулярно ходим...

    — Наслышаны, — перебила его Полина.

    — Ну вот! Там Нэтти, красивая такая, счастливая, ездит по разным местам Земли и попадает в переделки. И какая там красота! Ой, простите, ваш друг сейчас опять чихнет, он это слово хуже березы переносит, похоже.

    — Ничего-ничего, пдодолжай, — приободрил его Федор, сидящий на подоконнике, — я уде дорбадьно бас бижу и сдышу.

    — Так вот, в фильме все очень красиво. И мы все думаем, если уж придется покинуть дом, если Золотая роща перестанет существовать, мы выйдем, а там не хуже. Ну, в столице пыль и смог, но можно же уехать. И увидеть все эти места вживую, понимаете?

    — Понимаем, — кивнул Федор.

    — А я не верил! Вот сейчас же техника много всего позволяет, вы уверены, что Нэтти куда-то выезжала за пределы киностудии? Что это не синий или зеленый экран?

    Федор скривился:

    — Не задумывался. Девушку помню — хорошенькая. Фильм помню, что-то такое, отхватившее кучу призов за позитив и надежду. Ну и какая разница, где снимали леса?

    — Но это же самое главное! Перед Нэтти открыты все дороги, все миры... И все это есть! И она там была, настоящая Нэтти в настоящей сельве, в настоящем буше, в настоящей тайге! И пусть ее приключения — выдумка, но съемки-то настоящие!

    — Не задумывался об этом, — проворчал Федор. — Я никуда за пределы столицы не выезжал, на огороженные курорты деньги жалко тратить… А про легендарные «маршруты дикарей» никто из моих знакомых и слушать не хотел смех один: непонятно куда, непонятно зачем, холодно и сыро или жарко и душно… Или и не ходят они никуда? Может, их вообще по помойкам вокруг города водят?.. Но фильмы я смотреть люблю: неважно, как снято, лишь бы интересно было.

    — А нам это всегда было важно, — почти прошептал мальчик, бережно укладывая лист и сережку обратно в конверт.

    

 

    ***

 

    — Вы хотели посмотреть Золотую рощу, — напомнил Чукки уже на улице.

    — Расчихаться и нарваться на митинг, — подтвердил Федор. — Пошли уж, раз тебе на работу возвращаться неохота.

    Полина опустила на нос темные очки и присоединилась к своим спутникам. До самого парка она не проронила ни слова.

    Роща оказалась трепетной и нежной. Старые березы, остатки настоящей рощи, величественно торчащие выше домов и, вероятно, еле умещающиеся под натянутым куполом, тихо сплетничали между собой поодаль.

    Молодые росли стройными прозрачными рядами и лишь робко касались друг друга тонкими веточками, словно утешая и поддерживая друг друга этой мимолетной лаской.

    А к ним со всех сторон района стягивалось Ополчение.

    Федор и Полина невольно встали спина к спине под старой березой и проверили наличие оружия.

    Население Золотой рощи, разодетое во что попало: кто в старое пальто, кто в дырявую ветровку, кто в видавшее виды пончо, в резиновых сапогах и плотных перчатках, двигалось прямо на полицейских. Кто-то сжимал в руках лопату, кто-то мотыгу, кто-то грабли. Некоторые несли пустые мешки, некоторые — волочили за собой по земле мешки с чем-то тяжелым. Кто-то надел маску, скрывающую лицо...

    — От всех не отобьемся, — тоскливо заметил Федор.

    — И главаря валить бесполезно, — поддержала его Полина, показывая на Большого Джо, беззвучно шевелящего губами в процессе репетиции проникновенной речи. — Ребенок же. Уберем его — только раззадорим толпу.

    Чукки открыл рот, чтобы сказать им, но Федор уже хлопал его по плечу:

    — Расслабься, малыш. Играть в плохих копов мы поедем в другое место. Но сейчас нам и в самом деле пора сваливать, пока не запрягли на участие во всеобщем субботнике. Саженец я, конечно, воткну, но спасибо он мне за неопытное обращение не скажет.

    — Уф, а я уж... Уже подумал...

    

 

    ***

 

    Чукки проводил их до пропускного пункта и долго махал рукой, пока фильтрационная камера уезжала в туннель. Ему не терпелось рассказать Филумене о своих сегодняшних приключениях и услышать ее трактовку событий. Начальница умела зрить в суть вещей, он даже иногда боялся ее за это.

    

    А в дезкамере Федор без улыбки смотрел на напарницу.

    — Почему я не знал, что ты родом из Золотой рощи?

    — Этого никто не знал. Мне купили чистый паспорт на новое имя и дали хорошие подъемные.

    — И поэтому ты не хотела давать делу об этом дурацком письме ход, убеждая нас всех, что в Золотой роще ничего не назревает?

    — Да.

    Полина смотрела в темное окно, за которым лишь изредка мигали зеленые лампочки.

    — Для тебя это было очевидно, ты знала, что люди за сколько-то там лет не изменились.

    — Ты сам заметил, как лениво течет в Золотой роще время. А я покинула их всего лишь шестнадцать лет назад.

    — И за шестнадцать лет, конечно, планировка района не изменилась, поэтому просчитать, из какой арки выскочит воришка, тебе не составило труда.

    — Мы в детстве любили играть в догонялки. В пиратов и в Робина Гуда.

    — И номера урн ты помнишь с детского сада. Фантик, который состоит из пластика снаружи и бумаги внутри, отправляется в третий цилиндр, для смешанного мусора.

    — Не думала, что ты заметишь, — слабо улыбнулась Полина. Совсем слабо, но Федор заметил ее улыбку в отражении темного окна.

    — Я профессионал, детка.

    Полина склонила голову.

    — Признаю это.

    Федор взял ее за плечи и развернул к себе.

    — Нам еще долгие годы работать вместе, как я смогу доверять тебе спину?

    — Все честно, успокойся. Имя и прошлое я скрывала по договору с кинокомпанией. И в полицию меня взяли по звонку оттуда же: «Вам не нужна хорошая девочка? Воспитайте ее правильно, и она будет верно служить вам. А вот тут — счет с ее скромным приданным».

    — Значит, весь гонорар Нэтти Грачевской пошел на устройство ее судьбы?

    — Ох, ты снова об этом дряхлом фильме...

    Федор дотянулся до верхней лампочки и вытащил ее из гнезда, направляя свет Полине в лицо:

    — Я же говорю, я профессионал, хоть и плохо бегаю. Фильм, конечно, подзабыл, но на плакате-то тебя не узнать невозможно. Пятнадцать лет, цвет волос, форменная одежда, — все это такая мелочь...

    — Потому что ты ищешь подвох. Вот я сейчас спокойно ходила по знакомым улицам — никто не узнал. Даже и домой заходить нет смысла.. Сейчас вернемся — напишу своим дежурное нейтральное о жизни… Да что там сейчас, мои родные и соседи не узнали меня в актрисе, хотя фильм выходил всего лишь через год после моего отъезда, потому что уезжала я провинциальной девчонкой, а на экране — уверенная в том, что весь мир принадлежит ей, девушка. Режиссер был опытный, съемочная группа — великолепная. Задумка показать наш мир волшебным была исполнена со всей тщательностью. И я, восторженная, наивная, горящая тем же желанием: показать красоту природы всем-всем, а в первую очередь своим... Я справилась.

    — А потом они тебя сослали подальше.

    — Ну да. Фильм собрал свой урожай, мы отсидели на всех интервью и презентациях, перерезали красные ленточки во всех магазинах и затмили всех на трех... нет, даже на четырех фестивалях. Потом эксплуатировать образ Нэтти стало невыгодно, и она должна была исчезнуть. Нормально прошло... Это было задумано изначально, поэтому псевдоним актрисы совпадал с именем героини. Второй раз этот образ никуда не вставить, а на другие роли есть профессионалы. Все остались довольны.

    — Тяжелая бабская доля, — вздохнул Федор. — Съемки-то хоть натуральные были?

    — Студийные, конечно. Я никогда не покидала столицу.

    

    Створки лифта разъехались, и Федор с Полиной прошли к пограничному пункту.

    Пока паспорта гуляли через считывающее устройство, Федор нагнулся к уху своей спутницы и тихо спросил:

    — А письмо это с листиком... Не ты послала? Он же мог храниться у тебя все эти шестнадцать лет в девочковом дневничке или в книжке какой...

    Полина молча отвернулась.